1 часть - 1122324.diary.ru/p203669735.htm
2 часть - 1122324.diary.ru/p206504646.htm
И спорить...
— И спорить со мной не смей!
Райд Арк, внимательно наблюдавший за сборами старшего брата, упрямо закусил губу. В его глазах горело несогласие, но пока что он не промолвил ни слова — лишь угрюмо слушал.
— Я отправляюсь завтра утром. Ты заменишь меня, — бросил Дайлас, извлекая из стенного шкафа чистый кусок пергамента. Райд насупился ещё больше.
— Временно заменишь, — смягчился старший Арк, скатывая пергамент в трубочку. — В это смутное время мы не можем оставлять Острова без дипломата, а в моё отсутствие на эту роль лучше всего подойдёшь именно ты. В конце концов, я ведь научил тебя почти всему, что знаю сам.
— Куда ты сейчас? — Проследив за тем, как пергамент скрывается в небольшом тубусе, младший Арк нервно щёлкнул хвостом по ножке стола, в своё время доставленного предшественником Дайласа с материка, заставив шедевр человеческого плотницкого искусства жалобно скрипнуть.
— На прогулку, — улыбнулся советник королевы. — Мне нужно немного отдохнуть, Райд. Малый ночной совет прошел не в самой спокойной обстановке. Королеве было достаточно трудно принять мысль о том, что мир с баргестами сейчас жизненно необходим. Признаться, я с долей ужаса думаю о том, как будет проходить Большой Совет.
— На который ты являться не собираешься, — мрачно заключил юный художник. Дайлас негромко рассмеялся, укладывая тубус в небольшую сумку, и потянулся за заострённой палочкой и чернильницей-непроливайкой.
— Не хорони меня раньше времени. Эо Мугна милостив. Скажи-ка лучше, что у нас со свитками-оповещениями?
— Я сочинил текст объявления, приложил к нему указ королевы и передал писцам четверть часа назад.
— Превосходно. Значит, в скором времени на столбах для новостей появятся копии. Ты прекрасно справляешься. Знаешь, я хотел бы, чтобы ты на досуге попробовал составить послание к правителям людей и вожаку баргестов. Я вернусь вечером и проверю, как ты справился.
В иное время слова брата заставили бы юношу зардеться от смущения — Дайлас был весьма скуп на похвалу, но сейчас молодой фомор только опустил голову. Старший Арк закинул сумку на плечо, потрепал младшего по голове, как в далеком детстве… Спустя мгновение, Райд, оставшийся в одиночестве, взял со стенной полки первую попавшуюся книгу и устроился за столом. Книга оказалась пособием по написанию дипломатических писем правителям людей, в своё время составленной предшественником Дайласа и зачитанной обоими братьями до дыр. Вздохнув, молодой художник отложил пособие и сосредоточил своё внимание на чистом пергаментном листе, где, спустя несколько минут, должен был появиться текст обращения к псам-воителям и людям. Если ему в скором времени предстояло занять место советника королевы, то привыкать нужно было уже сейчас.
Крупный серый рачок, гревшийся на камне, настороженно вскинулся, угрожающе приоткрыв обе пары клешней, медленно пополз вбок, перебирая полусотней тоненьких ножек и, наконец, с негромким плеском свалился в прозрачную воду. Белоснежная чайка, лениво взмахивая крыльями, скользнула над водной гладью, выхватив из набегающей волны темно-синюю рыбешку. Не обращая внимания на одинокого фомора, спускающегося к пляжу по крутой тропинке, птица свернула к песчаной полоске, усеянной валунами различных размеров и, усевшись на один из них, принялась за еду.
Достигнув золотой отмели, Дайлас скинул обувь, с наслаждением зарылся ступнями в теплый мелкий песок и огляделся. Справа от него в море врывался треугольный, поросший жестким кустарником мыс, носящий имя сурового хозяина морей Тетры. Слева - поднималась неприступная скалистая стена. И только за спиной дипломата по горбатому холму тонкой ленточкой вилась узкая тропка - единственный способ добраться до отмели посуху.
Это место было любимым уголком Дайласа, а потому - всегда пустовало. Все на Торинисе знали о "тайном" месте отдыха дипломата и, повинуясь чувству такта, старательно огибали мыс. Старший Арк же, в свою очередь, не менее старательно делал вид, что верит, будто дорожка к маленькой отмели ровным счетом никому неизвестна.
Несколько минут Дайлас просто стоял и смотрел на прибой, который лениво колыхал водоросли, прилепившиеся к округлым бокам прибрежных валунов. Их длинные темно-зелёные и красноватые нити, плавно покачивались в такт дыханию океана.
— Не сложить ни одного стиха в такой прекрасный день, было бы просто кощунством, — задумчиво произнес фомор, невесело усмехнулся своим мыслям и уверенно зашагал по песчаной полоске к трем огромным булыжникам, когда-то выброшенным на берег давним штормом. Два из них, лежащие довольно близко друг к другу, уже не впервые служили дипломату импровизированой мебелью. И пускай на изъеденном непогодой , неровном "стуле" сидеть было не слишком-то удобно, зато "стол", со своей на удивление гладкой плоской верхушкой, вполне годился для письма. Правда, сегодня Дайлас собирался заняться вовсе не стихосложением. Смахнув со "стола" песчинки и отслоившиеся ломкие чешуйки черного лишайника, советник королевы водрузил перед собой чернильницу, развернул пергаментный лист, который, недолго думая, аккуратно разделил на три части уверенными линиями. Вскоре на листе должны были появиться три послания, и если слова двух первых уже плясали на кончике стила, то о последнем дипломат предпочитал пока не думать. Придавив уголок пергамента небольшим камнем, подобранным по пути к пляжу, старший Арк обмакнул заостренную палочку в чернильницу и вывел первое слово...
Спустя полчаса, покончив с письмом, предназначавшимся королеве, Дайлас стряхнул с пергамента песок, которым присыпал написанное, ещё раз пробежал глазами текст. Привычные фразы легко сплетались в безупречную вязь официального послания, полностью соответствующую всем существующим правилам дворцового этикета. Дипломат в самых изысканных выражениях благодарил хозяйку Островов за мудрое правление и не-изменную благосклонность, и просил её озаботиться судьбой Райда, в том случае, если сам он всё же не сумеет вернуться на Острова. Аккуратно оторвав послание в точности по линии, Арк скатал его в трубку и убрал в тубус.
Следующим шло краткое письмо к Райду - указания, распоряжения и, в самом конце, по-братски простое и немного насмешливое прощание. Никакой жалости, даже тени жалости ни к себе, ни к младшему быть не должно, но только спокойная ироничная уверенность. А если есть уверенность - так ли необходимо прощаться? Провернув в пальцах стило, Дайлас решительно вычеркнул последнюю строчку и переписал текст заново. Вот теперь - хорошо. Чистовик отделился от черновика и отправился в тубус, вслед за первым письмом. Черновик же был аккуратно сложен вдвое, придавлен ненужным уже камушком. Пусть полежит пока. Пригодится.
С третьим же посланием Дайлас промаялся до темноты. Впрочем, промаялся - слово неточное. Короткое такое, глупенькое. Ну разве можно вместить в одно-разъединственное слово все то, что пережил дипломат за эти часы до заката; все то, что он передумал; все чувства, которые перебрал? Какой же должна быть речь, с которой должно обращаться к Мудрой? Любой фомор - что взрослый, что подросток-ученик, не задумываясь ответил бы - изысканной. Торжественной. А как же по-другому писать пророчице, чуть ли не волшебнице, фигуре несомненно значимой и очень загадочной? Только правильно. И Дайлас мог написать правильно. И слова его - тяжеловесные, литые, правильные - падали бы на пергамент... только не драгоценными камнями, а пыльными придорожными булыжниками, от которых в сокровищнице сердца и разума толку чуть, зато ноги сбить о них - куда как сподручнее. Так не калечить же он её собрался, в самом деле. Можно, конечно, броситься в иную крайность. Писать просто, по-дружески... так ведь они никакие не друзья. С Исшей - могли бы быть. С Мудрой - никогда. И простота, пусть даже идущая от сердца, здесь и сейчас вдруг окажется наигранной, фальшивой до тошноты. Нет. Не годится. Можно сухо повторить то, что она и так знает во всех подробностях после Малого Совета, в её же комнате и проводившегося. А какой в этом толк? Лишь бы что-нибудь начертать на куске выделанной кожи? С таким же успехом можно вовсе ничего не писать - что так, что этак - оскорбление страшное. Не писать... Дайлас потер горячий лоб и рассмеялся - озорно, солнечно. Схватив черновик письма Райду, фомор подчеркнул несколько слов с такой силой, что стило едва не прорвало пергамент, да ещё на обратной стороне набросал пару фраз - быстро, небрежно. Послание превратилось в загадку, в подарок - ибо хорошая загадка ценится не менее, чем иная диковинка с секретом. А вот разгадает ли её Мудрая, а поймет ли верно - уже дело другое. Впрочем, Дайлас не сомневался - и разгадает, и поймёт.
И только тогда, когда последнее письмо, а вслед за ним и чистый кусок пергамента отправились в тубус, а тот - вместе со стилом и закрытой накрепко чернильницей - в сумку - только тогда Дайлас вспомнил зачем он, собственно, пришел на пляж. Через минуту аккуратно сложенная одежда уже лежала на камне, а дипломат медленно вошел в зыбкую лунную дорожку, рассыпающуюся над темной глубиной молочно-опаловыми отблесками.
С четверть часа Арк бездумно качался на волнах, широко раскрытыми глазами глядя на яркие, крупные звезды, складывающиеся в знакомые с детства созвездия. Вон светится Компас — вечно на одном и том же месте, словно приклеился к небосводу — отличный ориентир для людей-смельчаков, выходящих в морские просторы на утлых суденышках. Фоморы, в отличие от них, всегда чувствовали направление и безошибочно находили путь к Островам, словно птицы к родному гнезду. Чуть дальше и правее — катится Колесо, повыше - восемь точек витой Ракушки, а над ней, расправив крылья, парит гордый Буревестник, раз за разом ускользая из когтистых лапок игривого Котенка, насторожившего чуткие ушки на звон Серебряного Колокола.
Дайлас ободряюще подмигнул Котенку, изогнулся всем телом, потянувшись руками к необъятному небесному своду и, взмахнув мощным хвостом, скользнул вниз, в темную глубину. Густые зеленовато-бурые волосы, в воде окутавшие голову и плечи фомора пышным облаком, расправлялись, вытягивались, набухали на глазах, жадно впитывая растворенный в тёмных водах воздух. Зрачки-стрелки сузились, сжались в тонкие щели, позволяя пловцу, обладающему сумеречным зрением отчетливо различать стайку юрких мальков, метнувшихся под защиту подводной скалы, поросшей цветными полипами; хищную плоскую рыбу-знамя - с брюха серебристо-зеленую, словно морская вода, а со спины - иссиня-черную, как грозовая туча, с затейливым белёсым узором по этой грозной черноте; мерцающих овальных медуз с короткими толстыми щупальцами. Арк плавно парил над знакомым миром, привычно наслаждаясь невесомой, прохладной лаской встречного течения и оно так же привычно обнимало его, шелково струилось по разгоряченной коже, убаюкивало, укачивало, словно младенца в колыбели...
Из волн на отмель Дайлас вышел отдохнувшим, обновлённым, уверенным в том, что пусть если не он сам, то Мир его - наверняка будет жить... чтобы ни случилось - будет, потому что не может просто исчезнуть это великолепие - сдержанное, суровое, летящее, живое; не могут попросту исчезнуть дети Эо Мугна, особенно Исша и Райд... потому что есть же на земле справедливость. Должна быть. И если он, Дайлас Арк, способен уберечь хотя бы часть Мира - он это сделает. Хотя бы часть... А, кстати, вон она, эта часть - сидит себе преспокойно на песке, прислонившись плечом к обветренному камню.
- Я тебе, кажется, задание оставлял, - упрекнул советник королевы младшего, принимая из его рук широкий кусок полотна. Предусмотрительно поступил Райд. Правильно. Будь ты хоть трижды сыном моря, но натягивать одежду на влажное ещё тело - не слишком приятно. Другое дело - сам Дайлас рассчитывал провести на побережье ещё немного, обсохнуть на воздухе, прежде чем одеваться и возвращаться в Шпиль...
- А я с ним давным-давно справился, - невозмутимо ответствовал юный художник, забирая белёную ткань и взамен подавая брату одежду, пододвигая поближе снятые дипломатом ранее сандалии. - Тебе сегодня выспаться нужно как следует. Ты ведь завтра... с рассветом?
Как ни старался Райд говорить спокойно и бесстрастно, голос его все же чуть слышно дрогнул на последнем слове. Дайлас предпочёл эту дрожь не заметить.
- Утром. Но не с первыми лучами солнца. Так что выспаться ещё успею, не тревожься.
- Письма прощальные сам передашь, или мне их разнести после твоего отъезда? - Деловито осведомился младший, вскидывая сумку дипломата на плечо.
- Два письма уж точно тебе вверяю. Своё до завтра хотя бы не читай, - усмехнулся Арк.
- Да я и так всё знаю, - отмахнулся Райд. - Ты мне лучше вот что скажи...
Дальше уже Дайлас почти и не слушал, шёл, молча и пристально вглядываясь в лицо брата, словно впервые видел - так поразила его оброненная вскользь фраза. Сумку младший открывать бы ни за что не стал, доставать из тубуса письма и читать их - подавно. А значит, Райд действительно и так всё знает. И что ему делать, и с кем говорить после отъезда брата, и какие распоряжения отдавать... а он-то все считал младшего несмышлёнышем, которому каждый шаг изволь собственноручно расписать во всех подробностях...
Хорошо, конечно, что ты так вырос, Райд, хорошо, вовремя... только когда ты успел? Когда же? Ведь он - Дайлас - рядом был всё время, он же просто не мог не заметить...но всё-таки за повседневными делами не заметил, что ты уже совсем-совсем другой. И как жаль, баргест подери, что на то, чтобы узнать тебя-нового, остаётся так мало времени - только лишь несколько часов перед отплытием.
Когда за толстыми матовыми стенами Шпиля разлилось нежное золотисто-розоватое сияние утра, Райд очумело потряс головой. Неужели они с братом все это время проговорили, сидя на траве у подножия Великого Древа? Ведь, казалось, только что они поднимались плечом к плечу по узенькой тропке и Дайлас ещё был так странно задумчив, что, казалось, даже не слышал Райда; только что шли по мирно спящим улицам, пересекали пустынную рыночную площадь; ступали в прохладную ночную глубину Хрустального Шпиля... И вот - уже заря?
- Пора.
Дайлас легко поднялся, даже, пожалуй, вскочил - упруго, ловко, словно до рассвета успел как следует отдохнуть, а не просидел под дубом, потратив в беседе драгоценное время сна. Райд виновато потупился, поднимаясь следом. Все-таки далеко ему до брата, ой как далеко. Настоящий дипломат сможет длить беседу сколь угодно долго и собеседник, захваченный участливым вниманием и верными словами, даже не заметит бега времени до тех пор, пока не настанет нужный час. Именно это и случилось с юным художником. И хотел ведь Райд, несколько раз хотел сказать брату, чтобы тот шел спать, ведь путь ему предстоит неблизкий, но Дайлас то добродушно отшучивался, заявляя, что на корабле и отоспится в свое удовольствие - делать ведь все равно будет нечего, то переводил разговор на другое, причем делал это с таким изяществом, что Райд и опомниться не успевал, не то, что лишнее слово вставить, а то и вовсе пропускал слова брата мимо ушей, преспокойно продолжая вести прихотливую нить беседы. Младшему Арку ничего не оставлось, кроме как следовать за этой нитью - ведь все безнадёжные попытки её перехватить, Дайлас пресекал мягко, но решительно. Сборы заняли всего несколько минут, а вот завтрак старший Арк умудрился растянуть на добрый час. К еде он, правда, едва притронулся, зато слов было сказано без счета и Райд весь обратился в слух, впитывая наставления старшего.
К пристани они тоже спускались вдвоем, но уже в молчании. Дайлас, видимо, сказал всё, что желал, и снова погрузился в задумчивость. Оно и к лучшему, иначе бы дипломат непременно заметил бы нервный блеск в глазах юного художника, а заметив — непременно осведомился бы о причине. Впрочем, Райду несказанно везло. У причала уже покачивался небольшой бриг с незамысловатым именем «Вестник», по приказу королевы подготовленный к дальнему пути, а у деревянного трапа, спущенного на берег, стояла женщина в простом белом платье… Вежливо приотстав, молодой художник прогулочным шагом направился к бочкам, стоящим неподалёку. Ещё вчера младший Арк кое-что припрятал там, до поры до времени. Что ж… время настало.
Райд бросил на брата настороженный взгляд, но беседа с Мудрой, похоже, целиком и полностью поглотила внимание Дайласа. Дипломат и не заметил, как юный художник тенью скользнул по трапу на борт, метнулся к рулевому, сунул ему в руки небольшой увесистый тючок и что-то горячо прошептал. Фомор понимающе кивнул, бережно принимая сверток и укладывая его в плетёный короб, укрепленный неподалеку от штурвала.
***
Сам переход Ксэй запомнил плохо, а вот события, ему предшествующие, отпечатались в памяти ясно и четко: вот Хозяин очерчивает угольком из печи круг прямо на досках пола, велит фомору встать в центр и не двигаться; вот, подчиняясь мановению его руки, на бревенчатой стене загораются тусклые огоньки — сперва мутно-алые, потом — умиротворяюще зелёные; вот Шелест перетекает к самой границе круга — то ли хочет попрощаться, то ли решил отправиться вместе с Ксэем, — но замирает близ угольной черты, отшатывается и поспешно скрывается за сундуком. А после — круг затянул белёсый туман, с каждой секундой становившийся все плотнее и плотнее, упруго, ощутимо стянул кольцами одеревеневшее тело. Внезапная яркая вспышка ударила по глазам, всё закачалось, а когда Ксэй проморгался, то обнаружил, что стоит в маленьком тупичке, образованном тремя глухими кирпичными стенами. Вот так, с помощью Хозяина Болот, возрождённый в мгновение ока миновал кордоны баргестов и оказался на окраине Города Городов — столицы самого крупного человеческого поселения, семью кольцами опоясавшего огромный холм.
Выйдя из тупичка, Ксэй огляделся. По правую сторону от него каменным змеем изгибалась высокая стена, сложенная из плинфы — плоского, широкого, докрасна обожжённого звонкого кирпича. По левую — узенькая, двое пеших с трудом разминулись бы, улочка убегала в сумрачную прохладу. Невысокие дома, сложенные из той же плинфы, смыкали края крыш над головой прохожего, и Ксэй, очутившийся под их сенью, невольно старался ступать как можно тише и осторожнее, словно боялся неловким движением спугнуть тишину, царившую на этой странной улице. Впрочем, безмолвием фомор наслаждался недолго. Улочка, немного попетляв, вывела путника к своей шумливой старшей сестрице — широкой, светлой, вымощенной крупным шероховатым булыжником. Поправив на поясе привесной кошель — последний подарок Хозяина, — Ксэй глубоко вздохнул и шагнул в пёстрый человеческий мир
Город Городов встретил странника морских просторов смесью настороженности и испуга — до того ощутимых, что через четверть часа инженер не знал уже куда и деться от косых взглядов и шепотков за спиной. Возрождённый старательно не замечал разлитого в воздухе напряжения, но внутренне, конечно, недоумевал. Фоморы были частыми гостями в Городах, торговля между Островами и человеческими селениями всегда шла довольно бойко, так что уж кто-кто, а горожане, казалось бы, должны были бы попривыкнуть к жителям архипелага. Ксэй, конечно, понимал, что сам он на торговца не больше смахивает, чем тот же Шелест на баргеста. Босой, безоружный, в одёжке с чужого плеча, юный инженер скорее напоминал бродягу, чем хозяина заморских диковинок. Но неужели дело только в этом? Неужто он своим неподобающим видом так задевает людей? Впрочем, вид там или не вид, а прятаться от людей по закоулкам Ксэй не собирался. Не было у него на это ни времени, ни желания. Необходимо было найти таверну, о которой говорил болотный отшельник, отдохнуть, расспросить хозяина о других фоморах, приехавших в Города, отыскать их и вместе с ними возвратиться домой. В том, что фоморы здесь есть, Ксэй не сомневался - ведь по старому обычаю именно летом заключается больше всего договоров и сделок. Люди верили, что солнцеликий Луг - покровитель воинов, искусный во всех ремёслах, в том числе и в торговом деле, особенно внимателен к земным жителям в солнечную жаркую пору - не зря же праздник, ему посвященный, приходился на первый день последнего летнего месяца. Фоморам до Луга дела не было, но партнеров по торговым делам они уважали.
Поглощенный размышлениями и составлением плана предстоящей беседы с соплеменниками, Ксэй не заметил, как светлая и широкая улица вильнула вбок, сжалась, съёжилась и повела его в обход небольшого рынка. Сердито тряхнув головой и мысленно досадуя на самого себя, возрожденный повернул обратно.
- Хозяин Болотных Низин, конечно, удружил, - ворчал себе под нос юный инженер. - "Как пройдешь Ремесленный квартал, увидишь главную площадь, с фонтаном. От площади через дорогу начинается Гостинная улица, там остановишься в любой таверне. Хотя, на мой вкус, лучше "Королевской Кружки" не найти." И не найду, похоже. Причем, ничего не найду. Тут бы хоть какую-то из названных примет отыскать.
Ну и где Ремесленный квартал? Где площадь? Ксэй сам тоже хорош, не додумался уточнить. Вернее, не то чтобы не додумался, а просто решил, что Ремесленный квартал находится рядом с местом высадки и он легко во всем разберется. Как же!
К площади Ксэй все-таки выбрел, спутя несколько часов блужданий по извилистым улочкам и, не без труда обнаруженному, Ремесленному кварталу. Напившись прямо из фонтана, возрожденный устало опустился на шершавые теплые камни, которыми в Городах были вымощены большинство улиц и главная площадь, привалился спиной к облицованному лахланским гранитом бортику. Несколько минут он бездумно смотрел на большой кряжистый дуб, росший неподалеку на живой, рыхлой, не скрытой кусками камня, земле. Этот дуб, немного похожий на Эо Мугна, этот знакомый гранит, не просто отполированный, а буквально выглаженный до шелковистого блеска неизвестным резчиком, казалось, были отголосками Островов, специально оставленными тут для Ксэя. Возрожденный усмехнулся своим мыслям и, почти сразу же, поморщился. Ходьба по булыжным мостовым оказалась делом утомительным. Босые ступни ныли с непривычки, на почерневших от дорожной пыли пятках вздулись плотные пузыри мозолей. Внезапно Ксэю ужасно захотелось погрузить ступни в прохладную воду, чтобы смыть усталость и унять несильную, назойливую боль, но мыть ноги в городском фонтане он посчитал свинством и ограничился тем, что несколько раз зачерпнул ладонью воды, поплескал на горящие подошвы. Ласковая прохлада уняла жар, стекла сероватыми струйками меж булыжников, унося с собой пыль. Фомор снова потянулся к фонтану, намереваясь черпнуть ещё, но внезапно рядом кто-то сдавленно охнул и Ксэй, на всякий случай отдернув руку, быстро вскинул голову. В нескольких шагах от него стоял человеческий ребенок. Мальчишка. Рыжий, щуплый, усыпанный темными точками веснушек, со свежей ссадиной на колене. Он стоял и смотрел на Ксэя широко распахнутыми глазами, полными ужаса и надежды одновременно.
- Ты чего это? - удивился возрожденный. При звуке его голоса, мальчишка вздрогнул, дернулся в сторону, словно собираясь бежать, но видя, что фомор не двигается с места, осторожно шагнул вперед, вглядываясь в лицо юного странника. Ксэй в свою очередь непонимающе уставился на ребенка, с изумлением видя, как стремительно исчезает из глаз мальчишки проблеск надежды, оставляя только тягучий липкий страх.
- Мне Гостинная улица нужна, - попробовал завязать беседу фомор. - Не подскажешь куда идти?
Мальчик вздрогнул, развернулся, и опрометью бросился бежать, сверкая босыми пятками. Ловко проскользнул мимо двух бородатых людей, тащивших длинный тканевый сверток и исчез, словно и не было.
- Прекрасно, - хмуро констатировал Ксэй, поднимаясь. - Спасибо. Не тревожьтесь пожалуйста, сам найду.
Странная выходка мальчишки его отчего-то задела. И непонятный страх в глазах маленького человека - тоже.
Долго искать Гостинную улицу не пришлось. Расхваленная отшельником "Королевская Кружка" оказалась третьей по счету таверной - низенькой, приземистой, похожей на белёную пузатую бочечку. Ксэй решительно дернул дверь за изогнутую ручку, вошел. Дородный усатый хозяин посмотрел на нового гостя непонятным взглядом, тяжело вздохнул. Фомор медленно подошел к стойке, не зная точно, как вести себя и с какими словами обратиться к человеку.
- Комнату ту же брать будете? - Сумрачно уточнил трактирщик.
- Д-да, наверное, - откликнулся возрожденный. - А...
- Наследство-то свое заберите, - хозяин таверны кряхтя согнулся, пошарил под прилавком и выставил перед Ксэем расшитую крашеными раковинами сумку. - Нам чужое без надобности. Надолго сюда?
- Как получится, - уклончиво ответил молодой инженер, забирая сумку со столешницы. Наследство? Еще один привет с Островов. Выходит, кто-то знал, что Ксэй придет сюда и оставил ему что-то?
- Понимаю, - вздохнул человек. - Разбирательство, значит, затянется?
Возрожденный неопределенно повел плечом, ничего толком не понимая. Показывать свою неосведомленность не хотелось, оставалось только молчать.
- Есть, пить, будете?
- Будем, - решился Ксэй. - Есть. И пить. Что найдется?
- Свинина есть, жареная, с овощами и лепешками. Птица тушеная, жареная, вареная. Рыба речная, тоже жареная.
- Рыба, - поспешно заявил возрожденный, радуясь хоть чему-то привычному. Свиней на Островах не было, птиц - не убивали и не ели из-за гейса - древнего запрета.
- Хорошо. С питьём дело как обстоит? - Видя, что Ксэй явно не понимает о чем речь, трактирщик уточнил: - Голова наутро свежая нужна, или душа радости просит?
- Свежая, - решительно произнес возрожденный.
- Значит, "Солнечное Сияние". Да вы не стойте тут, как приклеенный, - со вздохом посоветовал усач. - Идите. Мест свободных много стало.
Ксэй огляделся. И правда, с того времени, как он вошел в Кружку, народу за крепкими длинными столами значительно поубавилось. Подхватив сумку за узкий кожаный ремешок, фомор отошел от стойки и сел на первую подвернувшуюся скамью, ожидая обещанного обеда... или, может даже, ужина? Летом темнеет поздно, а пробродил по столице Городов он все-таки довольно долго. Вскоре низкорослая плотная девушка вынесла из кухни миску с рыбой и высокую глиняную кружку, поставила все перед гостем и быстро удалилась. Решив сперва попробовать незнакомый напиток, возрожденный поднес кружку к губам, неосмотрительно сделал большой глоток и сдавленно застонал. Под прохладной кисельной корочкой, в стакане скрывалось густое и очень горячее питьё. Вкуса фомор ощутить не успел, потому что сразу же обжег себе язык. Выплевывать обжигающий напиток было бы верхом бескультурия, поэтому возрожденный героически сглотнул. По горлу прокатилось лавовое цунами и, судя по ощущениям, стихло в районе солнечного сплетения.
- Надо же, - пробормотал Ксэй, переводя дыхание. - Это не Солнечное Сияние, а целый солнечный удар.
Рыба, в отличие от напитка, никаких сюрпризов не преподнесла. Её - сладковатую, нежную, политую пряным соусом, возрожденный умял за считанные мгновения. Отсчитав хозяину требуемую сумму за еду и ночлег, фомор отправился в предназначенную ему комнату, не забыв захватить и сумку с таинственным "наследством". Плотно прикрыв за собой тяжелую дверь, Ксэй обвел взглядом комнату. Убранство её состояло из небольшого, но крепкого столика, массивной кровати и не менее внушительного сундука - видимо, в "Королевской Кружке" ценили надежную основательность. Усмехнувшись своим мыслям, юный странник уселся на пол, скрестив ноги и уложив хвост полукругом, подтянул к себе сумку, вытряхнул её содержимое перед собой. Несколько зеркалец, изготовленных стеклодувами Лахлана; жемчужные ожерелья и браслеты; крупные раковины с объёмной резьбой: молодая фоморка стоит на коленях у родника и опускает в воду кувшин, альбатросы в небе раскинули мощные крылья, Хрустальный Шпиль стоит на огромной дубовой ветви... Ксэй хмыкнул и отложил раковины в сторонку: у него остались не самые приятные воспоминания об уроках глиптики, бывших, увы, обязательными на первых порах обучения. Золотистые шкурки каких-то маленьких зверюшек возрожденного совершенно не привлекли, равно как и отрезы ткани с искусно вышитым Эо Мугна. Отодвинув в сторону еще несколько предметов, Ксэй заинтересованно потянулся к небольшой прямоугольной вещице.
— Та-ак. А это что такое?
Несколько секунд фомор вертел в пальцах искусно изукрашенную шкатулочку, пока не обнаружил сбоку маленький рычажок, на который тут же нажал. Шкатулка открылась с негромким щелчком, явив взору инженера ряд разноцветных шариков на внутренней части крышки, перевитых плоскими лентами. Ксэй озадаченно притронулся к одному из шариков и тот послушно подался под пальцем. По прозрачной ленте пробежали искорки и потухли.
Догадка блеснула в тот самый миг, как исчезла последняя искра. Головоломка! Ну конечно! Помнится, он когда-то, в детстве, и сам пробовал сделать похожую, но умения не хватило, а после - как-то забылось за повседневными делами и учением. Решив отложить изучение занятной вещицы на потом, возрожденный наскоро пересмотрел оставшиеся вещи, аккуратно сложил их обратно в сумку и уже после, с головоломкой в руках, забрался на кровать. Передвигая цветные шарики по сложным траекториям и следя за перемешениями искорок, Ксэй размышлял. Кто-то неведомый, оставивший ему такой странный подарок, совершенно забыл про указания. Или, хотя бы, совет. Что ему делать дальше? На самом дне сумки он, конечно, нашел пергаментные листы, тщательно завернутые в ткань, но ими оказались всего лишь контракты на поставку соли в Города. Вряд ли неизвестный благодетель желал, чтобы Ксэй занялся торговыми делами. Или как раз желал? Что там говорил Хозяин Болот - лучше тебе быть со своими? Это пожелание, намёк или, как раз, недвусмысленный приказ? Может, и сумку он у тарктирщика оставил? Но зачем? Побоялся, что возрожденному не хватит денег и дал возможность расплатиться за постой какой-нибудь вещью? Или просто решил поддержать его? Или же в наборе этих предметов зашифровано какое-то сообщение, каковое он, Ксэй, и должен доставить на Острова Дайласу или, может, даже королеве? Фомор устало потер лоб. Гадать, конечно, можно было до бесконечности - а толку? Справедливо решив, что утро вечера мудренее, Ксэй, сжимая в руке шкатулку, встал с постели, подошел к окну и открыл его. Вечерняя прохлада ворвалась в комнату вместе со сладким запахом каких-то ночных цветов. Возрожденный глубоко вдохнул этот запах, сморщил нос, чихнул и негромко рассмеялся. Положив шкатулку на крышку тяжелого сундука, фомор улегся на чистые простыни, тверо веря, что сон освежит его разум и нужное решение обязательно придет с рассветом.
А на рассвете его разбудил дробный перестук капель. В приоткрытое окно вкрадчиво вползала прозрачная сырость, зябко потянуло прохладой, так, что захотелось натянуть тонкое одеяло на голые плечи - Ксэй незамедлительно это и сделал. Несколько минут он, ещё сонный, поддавшийся сладкой утренней лени, лежал на животе, расслабленно наблюдая, как по светлым деревянным рамам сбегают прозрачные струйки. Где-то совсем рядом, наверное, под стрехой, зачирикала какая-то птаха - громко, задорно, но после близкого раската грома, от которого вздрогнули слюдяные пластинки в распахнутых настежь окнах, испуганно примолкла.
Дождь усилился. Капли часто забарабанили по черепице и деревянному подоконнику, их стук постепенно сливался в густой убаюкивающий шум. Поглощенный мыслями о том, что надо бы подняться с постели, причем сию же минуту, Ксэй сдержанно зевнул, на мгновение прикрыл глаза и... благополучно уснул опять.
Когда дождь, начавшийся еще заполночь, продолжился и утром, Тар даже малодушно порадовался. Вот. Дождь идет. Сильный такой, хороший. А значит, мать точно сегодня не пустит его гулять. Это ведь не он виноват, а дождь, верно? Фомор тоже вряд ли в дождь из таверны высунется, чего ему под дождем в Городе делать? И страшную встречу спокойно можно отложить... Увы. Тару, похоже впервые в жизни, везло, как никогда. Везение, конечно, было относительным, особенно, если учесть, что в итоге мальчик планировал расстаться с собственной жизнью.
- Ну что, пострел? Не приболел ты, часом?
Отец подошел к сыну, перебирающему мотки пряжи, положил шершавую тяжелую ладонь на непослушные рыжие вихры. Маленькая Синни, ползавшая рядом, потянула из рук брата пушистый моток и с очень серьёзным видом попыталась засунуть его в рот.
- Неа, - вяло качнул головой Тар, сосредоточенно уставившись на сестренку. - Я здоровый.
- Смотрю, ты у меня совсем уже большой стал. И домашней работой занимаешься, и матери помогаешь. Знаешь, что? Отдохни-ка немного. С пряжей я сам разберусь. Иди, вон, поиграй.
Мальчик почувствовал, как что-то обрывается в груди. Где-то посередине живота начал бурлить котел с горячей водой. Тару сделалось жарко и муторно.
- Под дождем? - Слабым голосом спросил он, не веря своим ушам.
- Это летний дождь. Теплый. От него вреда не будет. Да что ты вялый такой? В жизни не поверю, чтобы мальчишке не в радость было поскакать на улице, да еще и в такую погоду! Или ты матери боишься? Думаешь, шуметь будет?
Отец подхватил на руки Синни, отобрал у нее пряжу и заговорщически склонился к Тару.
- Не бойся. С матерью я поговорю. Ну давай, ступай.
Тяжело вздохнув, мальчик пробормотал слова благодарности и покорно поплелся на улицу. В другое время он бы сам рвался из дому - пройтись колесом под упругими теплыми струями, пустить по канаве щепку-кораблик с парусом из листа, нарвать мелких, еще зеленых соседских яблок, от которых сводит скулы, и есть их, запивая небесной водой - да мало ли дел может быть в дождь у человека. Но Тар загадал - если сегодня выйдет на улицу - придется идти к фомору. Раз задумал - значит, призвал на помощь высшие силы и хочешь-не хочешь - их решению надо подчиняться. С богами шутки плохи. Тоскливо оглянувшись на дом, Тар почувствовал, как у него защемило сердце. Мать... отец... глупая маленькая Синни... Он же их больше никогда не увидит. Зато спасет. Всех их, и Меченого, ведь фомор точно заявился мстить. За чью-то загубленную жизнь убийца должен отдать свою. А разве Меченый - этот незлой в общем дядька, виноват? Тар коротко всхлипнул, в глубине души радуясь, что из-за дождя слезы не видны.
Долгим, ужасно долгим показался мальчишке путь от Ремесленного квартала до Гостинной улицы. Ноги не хотели идти, глаза застилали слезы пополам с дождем. Когда Тар, наконец, добрел до "Королевской Кружки", видом он жутко напоминал мокрого бродячего котенка. Потирая босые перемазанные в земле - и когда только успел в нее вступить? - ноги одну об другую, Тар подкрался к давешнему окну - он почему-то был твердо уверен, что фомор поселится в комнате убитого. Ставни были раскрыты, но сколько Тар ни прислушивался, ничего не мог разобрать за шумом дождя. И непонятно было - в таверне фомор, или..?
- Конечно, в таверне, - негромко и почти спокойно сказал мальчик самому себе, в последний раз шмыгнув носом. С необходимостью смерти он уже мысленно смирился и даже успел попредставлять (не без удовольствия), как все, включая короля с королевой, будут оплакивать героя, спасшего Города от фоморской мести. - А что не слышно ничего... не блаженный же он, чтобы сам с собою разговоры вести.
Произнеся эти слова, Тар повертел головой, прикидывая, как бы ловчее добраться до окна. Бочка, которой он воспользвался в тот злополучный вечер, стояла открытая, набухшая, доверху наполнившаяся дождевой водой. Теперь сдвинуть её с места нечего было и думать. А даже если чудом сдвинешь, все равно не поможет - крышки-то нету. Балансировать на узком скользком краю Тар не сумеет - ещё ухнет в воду со всего маху. Трактирщик выскочит, вытащит его за шиворот, подзатыльников еще надает. Бр-р-р. Тар потряс головой, отгоняя неприятные мысли. Как же быть?
Если бы еще дождь не так лил - можно было бы притаиться за бочкой, дождаться, пока кто-нибудь из постояльцев или работников выйдет на улицу и быстро шмыгнуть мимо закрывающейся двери. А там уже просто добежать до двери комнаты, застучать-заколотить в неё кулаками. Если фомор высунется на шум, усач Онер не станет драть мальчишке уши прямо у островитянина на виду. Но дождь униматься, похоже, совсем не собирался. Несколько секунд Тар мялся под окном, словно надеясь, что житель Островов каким-то волшебным образом догадается о его присутствии и высунется посмотреть. А потом, упрямо закусив губу, подошел к двери Кружки и изо всех сил толкнул тяжелую дверь. Очутившись в большом светлом зале, уставленном столами, Тар ни секунды не колебаясь, зашагал к нужной двери, коротко бросив Онеру:
- Я по делу. Надо.
- Надо ему, - хмыкнул себе в усы трактирщик. - Ишь ты, малявка.
Но выволакивать Тара из таверны не стал и даже больше ничего не сказал - видимо очень уж отчаянный был вид у рыжего, насквозь промокшего, мальчугана.
Как Тар и ожидал, фомор оказался в комнате. Сидел на застеленной кровати в одних штанах и возился с той самой шкатулкой. Сын ткача плотно закрыл за собой дверь, почти промаршировал к кровати, чеканя шаг, и дождавшись, пока островитянин поднимет на него недоумевающий, удивлённый взгляд, выпалил:
- Не трогай Меченого и никого не трогай, убей лучше меня.
Чувствуя, как под пристальным взором золотисто-зеленых глаз последнее мужество позорно уходит в пятки вместе с душой, Тар дрожащим голосом добавил:
- Только можно быстро? Ладно? Я...я...
Сын ткача почувствовал, как у него мелко задрожала нижняя губа, а потом рот сам по себе искривился в плаче и слёзы градом покатились по мокрым от дождя щекам. Судя по выражению лица островитянина, такого фомор точно не ожидал.
- Тише, тише. Ну что ты, - сказал он совсем не зло и даже как-то растерянно. - Чего ревешь? Иди сюда.
Тар понял, что житель Островов решил проявить милосердие и покорно подошел вплотную к фомору. В голове скакали глупые мысли "интересно, как это случится? хвост использует? или кинжал? или шею свернет, как Енек цыпленку? а больно будет?" Мальчик дернулся, когда сильные руки подхватили его подмышки... и спустя несколько секунд понял, что все еще жив и даже сидит на коленях у фомора.
- Ничего не бойся. Лучше скажи что случилось? - негромко произнес островитянин. От этих простых слов у Тара внутри как-будто лопнула натянутая струна. Он весь обмяк и внезапно, обхватив фомора за шею обеими руками, заплакал навзрыд, судорожно всхлипывая и вздрагивая всем телом. Какое-то время островитянин сидел молча, обнимая бьющегося в плаче мальчика, слегка укачивая его, словно совсем несмышленого малыша, а потом - заговорил глубоким напевным голосом. После Тар не смог вспомнить - стихи это были, или просто рассказ. Фомор говорил и перед глазами сына ткача, никогда не видевшего моря, вставала ослепительная синяя даль, по которой легко скользили корабли, гордо поднявшие треугольные белые паруса. Своевольные морские ветра увлекали их в неизведанные дали, ручные подводные звери плыли рядом с кораблями, сверкая на солнце мокрыми черными и серебристыми спинами. И море искрилось, смеялось, дробилось о деревянные борта сотнями горящих, словно самоцветы, огоньков. А корабли летели вперед, не борясь с волнами, а сливаясь с ними, становились единым целым с необъятным простором. Совершенно зачарованный Тар и плакать забыл. Застыл, закаменел на руках фомора напряженно, неподвижно, боясь пропустить хоть слово. Последние слезинки еще катились по щекам, но они - редкие, скатывающиеся с острых кончиков слипшихся от плача ресниц - были всего лишь глупыми капельками. Дождинками, которые иногда, поодиночке, ещё срываются с неба после отгремевшей грозы.
- И был попутный ветер, - просто завершил фомор, отстраняя мальчишку и всматриваясь в его зарёванное лицо. - Ну вот. Так уже лучше. А то устроил мне тут...
Сын ткача смущенно засопел и заёрзал на коленях жителя Островов. Он уже и сам понял, что "устроил". Ох, и позор же получился...
- Иди, умойся, - скомандовал фомор. - Вон, на подоконнике миска с водой стоит, видишь? Только умывайся в окно, а то весь пол зальёшь.
Тару вдруг стало необыкновенно легко и смешно от этого полушутливого "умывайся в окно". Он подскочил, бросился к миске, набрал полные горсти воды, плюхнулся животом на мокрый деревянный подоконник и старательно умылся. Потом подумал, подставил сложенные лодочкой ладони под дождь и умылся еще раз.
- Так-то лучше, - одобрил фомор по-прежнему сидящий на кровати. - Ты откуда сюда такой пришел, словно из моря вылез?
- С улицы, - быстро откликнулся Тар. - Там дождь же.
- Вижу. Что, долго под дождем стоял?
- Ага. Долго.
- Значит, вот что сделаем - снимай с себя все мокрое, вытирайся вот этой простынью и заворачивайся в одеяло. И не строй мне гримасы. Так всегда делают, когда побывают в воде. Ого! А ноги ты где так выпачкал?
- Я сейчас ноги тоже в окно вымою, - поспешно пообещал мальчик, карабкаясь на подоконник.
- Ладно. Только я тебя за плечи придержу, а то еще сам в окно усвистишь за ногами следом, - хмыкнул островитянин. И действительно придерживал, пока Тар торопливо плескал водой из миски на подсохшие грязные потеки. Потом мальчику пришлось насухо растереться простынкой и закрутиться в тонкое одеяло. И только после того, как мокрая одежда Тара была разложена на сундуке для просушки, житель Островов опустился на пол, рядом с кроватью, на которой теперь полулежал укутанный мальчишка.
- Ксэй, - улыбнулся фомор. Почему-то сын ткача сразу понял, что это - имя. И в свою очередь представился:
- Тар, - и помедлив, добавил. - Сын ткача.
- А я - сын садовника. Теперь скажи мне Тар, сын ткача, что это было такое? С чего это я вдруг должен был тебя убивать?
- Ты разве не мстить пришел? - Удивился мальчик. - Я думал - мстить. Тут... у нас, в Городах, ваших убили. Я тоже виноват. Ну то есть я не убивал. Но я стражу позвал. А ведь закон справедливости говорит, что за жизнь должна быть отдана жизнь. И я подумал, если ты возьмешь мою, то может, хотя бы в Городе Городов ничего плохого не случится. Вот я и пошел, - заключил Тар, плотнее заворачиваясь в одеяло.
- Храбрый ты, - тихо, с уважением произнес фомор. Сын ткача только глазами захлопал. Это он-то храбрый?
- Я пока сюда шёл, знаешь как трусил? - со вздохом признался он.
- Трусил, - кивнул островитянин и в его странных глазах загорелись веселые искорки. - Но ведь шёл. Легко быть смелым, когда настоящей опасности нет. А теперь, пожалуйста, наберись смелости еще разок и расскажи, хоть в общих чертах, что произошло. Я ведь только вчера оказался в Городах и ничего не знаю.
Тар глубоко вздохнул, почесал макушку, пожевал губами, оттягивая начало неприятного разговора, но фомор по имени Ксэй - сын садовника - смотрел на него очень внимательно. Пришлось рассказать.
- И когда утром все увидели, что он не вернулся в... - Тар замялся, явно подыскивая слово.
- Источник Слане.
- Что?
- Источник Слане в Белом Городе. Так называли его наши предки. Волшебная купель, исцеляющая любые раны, даже смертельные и оживляющая мертвых. - Ксэй задумчиво подпер голову рукой, глядя на Тара. - Конечно, со временем мы узнали, что это никакой не источник, а к жизни нас возвращают искусные врачеватели Справедливых. Теперь это название почти забыто. Но иногда, в старых сказках, оно еще встречается. А я в детстве любил старые сказки.
Немного помолчав, инженер уточнил:
- Значит, там, у фонтана, ты принял меня за него? Возрожденного Смотрителями?
- Да, - пунцовый от стыда Тар, опустил глаза. - Я подумал, что он...ну ожил. Как это всегда бывает. А потом увидел, что ты не такой... Вы похожи, конечно, но тот точно был старше.
Ксэй ощутил, что ему становится дурно. В голове билась единственная мысль: "Так не бывает. Так не бывает. Так не..."
- Так вот, - торопливо продолжил мальчик, - когда все увидели, что он не вернулся в источник, то очень испугались. А потом узнали, что еще несколько фоморов, в нижних Городах тоже были... тоже не вернулись. Енек рассказывал, что их закопали в землю, но я думаю, их сожгли. Они ведь не преступники, чтобы в землю зарывать, верно? Правда, в Первом Городе говорили, что дыма от погребальных огнёв не было.
- Костров, - машинально поправил Ксэй. - Или огня. Ты точно ничего не выдумал?
Тар бешено замотал головой.
- Может, если их закопали, они все-таки ожили? - Робко предположил он. - Вы ведь всегда в земле исчезаете после смерти...
- Не в земле дело, - хмуро вымолвил фомор. Внезапно уютная комната Кружки показалась ему захлопнувшейся западней. Отчаянно захотелось сию минуту выскочить прямо в окно и мчаться куда глаза глядят, только бы подальше от этой дикой земли, в которой умирают безвозвратно.
Усилием воли Ксэй подавил всколыхнувшуюся в груди волну липкого страха и тошноты. Он - разведчик. Пусть и поневоле. Раньше фоморы никогда не теряли способность к возрождению на человеческих землях. Но раньше и люди не убивали фоморов. Охотники, бывало, приходили баргестам на помощь, хотя и нечасто, но Города от века были местом безопасным. Нужно понять что изменилось...
- Тар, - Ксэй Эйев приложил все усилия, чтобы его голос не дрогнул и мысленно возблагодарил Эо Мугна за то, что ему это удалось. - Расскажи мне все еще раз. С самого начала. Постарайся ничего не упустить. Это очень важно. Мы никогда не были людям врагами и я не понимаю почему...
- Потому что я! - В голосе успокоившегося было сына ткача, снова зазвенели слезы. - Неужели непонятно?
- Ты. Конечно. А в остальных Городах - тоже ты? - Язвительно уточнил инженер. - Что - по всем улицам бегал и стражников подстрекал?
- Ой, - ойкнул Тар совершенно по-детски и прижал ладонь ко рту, но тут же добавил решительно и мрачно: - Но...но а вдруг Меченый другим рассказал?
- И что с того, даже если бы рассказал? Вряд ли каждый из нас притащил с собой по головоломке. А остальные товары - совершенно обычные. Кого может напугать раковина? Или жемчужные бусы? Нет, Тар. Думаю, дело не в тебе.
Вновь услышав о головоломке, сын ткача опустил голову. Еще в самом начале своего рассказа он расспросил Ксэя о жуткой шкатулке, а узнав, что она светится и воет, если неверно сложить цветные шары, не на шутку опечалился, помрачнел. Ведь по всему выходило, что он из-за детской игрушки обрек на смерть невиноватого. Понуро и мрачно он повторил рассказ, описав все проихошедшее так подробно, как только смог.
- Ты не причем, - мягко повторил Ксэй, угадав что творится на душе у мальчугана.
- А кто тогда? - Горько откликнулся Тар.
- Не знаю, - взгляд молодого фомора стал колючим, жестким. - Но когда узнаю...не поздоровится тому, кто все это затеял. Пожалуй, пойду-ка я, поищу Меченого. Расспрошу его подробнее. Может, он что-нибудь добавит к твоему рассказу.
- Нет, стой!
Сын ткача торопливо ухватился за плечо уже собравшегося подниматься Ксэя.
- Стража на Казарменной улице... Их же там много, - почти с мольбой прошептал он. - А ты - один.
- Я и один многих стою, - попробовал отшутиться юный инженер, но мальчик не отпускал.
- Не надо, Ксэй. Если ты будешь драться - кто-то из них погибнет. Насовсем. Мы же не воскрешаемся. А если не будешь - то ты погибнешь. И вдруг не воскресишься?
- Резонно, - кивнул фомор. - От меня-мертвого, конечно, толку будет немного, да и людям я вредить, конечно, не хочу. Но я ведь разведчик, Тар. Хотя, и не в Города меня посылали для разведки, но если здесь происходит такое, я просто обязан выяснить все, что сумею.
- А что Меченый тебе нового расскажет?! Я же все сам видел! От начала и до конца! Своими глазами!
Ксэй задумчиво замер и сын ткача, желая еще хоть ненадолго удержать фомора, выпалил первый пришедший в голову вопрос:
- Почему у того торговца из волос кровь текла?
- Потому что мы ими дышим, когда погружаемся в воду, - охотно пояснил Эйев. - Как только нырнешь с головой, так сразу начинашь дышать не носом - так и захлебнуться недолго, а с помощью волос. Поэтому мы их никогда не обрезаем, а они - никогда не отрастают больше положенной длины - вот, как у меня.
- А если волосок выдернешь, то умрешь? - Испуганно уточнил Тар.
- Нет, - Ксэй качнул головой. - Во-первых, их не так-то просто выдернуть. Во-вторых, если я потеряю волос - останется ранка, но на воздухе она сразу зарубцуется - даже боли не будет. Чуть позже - новый волос отрастет, как у ящерицы хвост. В воде один-два волоска потерять тоже не страшно. И даже больше - ничего не случится - только глубоко нырять не сможешь. А вот если волосы отсечь насухую, а потом опустить голову в воду - от внезапной и очень сильной боли скончаешься раньше, чем успел бы задохнуться. Видимо, с ним это и произошло. Да ты не бойся, - усмехнулся разведчик, заметив, как Тар с опаской покосился на сооруженную Ксэем прическу "конский хвост" - возрожденный в аккурат до визита мальчишки перетянул мешающиеся волосы тесьмой, найденной в сумке несчастного торговца. - На воздухе они совершенно теряют чувствительность. Это не больно и не опасно.
- А почему у вас всех волосы цветом, как ряска в пруду? - моментально выпалил Тар, стоило только возрожденному умолкнуть.
Ксэй честно попытался припомнить что-то из рассказов учителей, но увы. Эйев имел обыкновение пропускать мимо ушей то, что не казалось ему интересным или полезным. Юному инженеру помнилось, что цвет волос фоморов был точно связан с их способностью дышать под водой, но вот как объяснить это Тару, он не представлял.
- А почему у тебя - рыжие? - Нашелся Ксэй.
- Потому что их солнце покрасило, - серьезно ответил Тар, повторяя слова, неоднократно слышанные им от матери, и с оттенком превосходства добавил: - Я днем родился. Если волосы черные, значит появился ночью, если белые - был облачный день. Это же всем понятно. А ты когда родился?
- Понятия не имею, - сознался Ксэй. - Никогда не интересовался.
- И тебя не забрала Пыльная Ведьма? - В голосе Тара звенел ужас пополам с восхищением. Ксэй улыбнулся. О Пыльной Ведьме он никогда не слышал, но в возрасте Тара истово верил в чудище, живущее в одном из заливов Схаасша. Сын ткача нахмурился, приняв улыбку возрожденного на свой счет.
- Я Ведьму трижды видел. Честно!
- А я - ни разу. Расскажешь, какая она из себя?
- Ну... - мальчик почесал царапину на коленке. - Видел когда-нибудь, как пыль по улице столбом идет? Так вот это она и есть! Хуже всего, если она на тебя летит по пустой улице. Нужно прыгать на одной ноге и кричать когда ты родился - днем или ночью. Тогда она тебя не увидит и пролетит мимо.
- А если не кричать?
- Она дохнёт на тебя, ты заболеешь и умрешь, - убежденно заключил Тар.
- О, вот как? Тогда постараюсь с ней не встречаться, - очень серьёзно произнес Ксэй. - Мне жить ещё не надоело. Кстати, можешь не стараться, не заговаривать мне зубы - к Меченому я не пойду, не бойся.
Тар покраснел - сразу и целиком, как краснеют все рыжие - аж кончики ушей заполыхали из-под неровно остриженных волос.
- Если в Городах никого из наших не осталось, то и мне в них задерживаться не стоит, - произнес Ксэй. - Нужно пробираться к побережью.
Сын ткача аж подскочил на кровати, от внезапно пришедшей в голову идеи. Совершенно сумасшедшей, надо сказать.
- Ксэй! Я знаю безопасный путь! Я тебя проведу!
- Точно знаешь? - недоверчиво прищурился фомор.
- Точно!
Тар отчетливо вспомнил, как Енек рассказывал о безлюдной, нехоженой тропке, проходящей по краю Городов от столицы, до нижнего, Первого Города. Когда-то, очень давно, это была обычная хорошая дорога, которой доставляли камни и лес на вершину холма, возводя Города, но со временем она заросла, превратившись в узкую тропу, которой, в основном, пользовались только мальчишки. Тропа была неудобная, длинная, шла спиралью по холму мимо Городов, вместо того, чтобы вести напрямик, но она была почти-таки тайной! Для того, чтобы избежать нежеланной встречи с кем бы то ни было - лучше и не придумаешь. Захлебываясь от радости, он изложил фомору свои мысли. Возрожденный для порядка уточнил отпустят ли мальчишку родные и Тар, внутренне холодея от собственной нахальной уверенности, небрежно заявил, что отпустят. Только не сегодня, а завтра - ведь еще собраться надо в дорогу.
- В какую ещё дорогу? - Подозрительно уточнил Ксэй. - Ты быстро проводишь меня до Первого Города - и домой.
Оказалось, Тар домой не собирался. Вернее, собирался не сразу. Он припомнил, что слышал от отца рассказ про какой-то путь к побережью, который баргесты почти не охраняют.
- Все слышали, - отмахнулся возрожденный. - От рыбацкой деревушки вверх по ручью и через перелесок. Баргесты на нем специально не слишком усердствуют, иначе как бы мы с вами торговали, если нас постоянно убивали бы псы?
- А вот и нет! - Восторжествовал Тар. - Мой путь ведет мимо озера Лох-Рудрайге по склону холма Малая Сахарная Голова.
- Ладно, - сдался юный инженер. - Сахарная голова, так сахарная голова. Выступаем завтра на рассвете. Не проспишь?
- Неа, - счастливо замотал головой мальчишка.
***
Вот уже пятые сутки "Вестник" шел знакомым курсом - ровно, ходко, привычно покачиваясь на волнах. Ветер был попутным, серебристые тугие паруса выгибались навстречу восходящему солнцу, словно приветствуя его. Бриг, окутанный мерцающей водной пылью, летел прямо в алое зарево разгорающегося рассвета. Конечно же, в этот ранний час на судне никто не спал - ни рулевой, ни матросы, ни единственный пассажир...
Тонкие пальцы надавили на донышко и крышку цилиндра. Что-то щелкнуло внутри и половина серебристого тубуса медленно поднялась вверх. Внутренняя часть его была разделена на три отсека: в первом — занимавшим почти всю длину цилиндра, находился навощенный, плотно скрученный свиток, внутри которого, в самой середине, помещалась заостренная дубовая веточка. Второе отделение занимал крохотный округлый флакон с плотно прилегающей крышкой — ни капли особых драгоценных чернил не должно было пролиться, уйти впустую. В третьей полости, на кусочке шелка, покоилась искусно сделанная фибула — круглая серебряная пластинка, на которой восходящее солнце — полированный янтарь с золотым ободком и тонкими золотыми лучиками — казалось, и впрямь освещало бронзовый дуб и три острова, разместившиеся у корней Эо Мугна. Фибула была даром людям и баргестам от народа Островов, знаком миролюбивых намерений.
Дверь каюты скрипнула, вошедший сухо кашлянул. Цилиндр щелкнул вновь, скрывая свое содержимое, и Дайлас поднялся навстречу гостю.
- Мы почти у цели. Чужая земля движется нам навстречу, а море — отступает, становится всё мельче. Скоро будем бросать якорь. До берега придется добираться на лодке, - отрывисто произнес фомор.
Арк кивком поблагодарил рулевого за сведения, внутренне недоумевая — зачем Эоганну оставлять свой пост, передоверив «Вестника» своему помощнику, ведь столь незначительную весть можно было передать через любого фомора команды. Загадка эта разрешилась сама собой в тот миг, когда рулевой протянул дипломату длинную блестящую рубашку из скрепленных меж собой колечек.
- Надень, - хмуро попросил Эоганн. - Твой брат очень этого хотел.
Дайлас встряхнул кольчугу, расправляя её, и она ответила серебристым перезвоном. Несколько мгновений дипломат любовался ажурным творением мастеров-оружейников Ториниса, затем аккуратно положил кольчугу на постель.
- Если я хочу заключить мир с баргестами, я должен показать, что всецело им доверяю. Нас не должна разделять стена, сложенная из взаимных опасений и подозрений. Мне придется идти безоружным и без защиты. С собой я вправе взять только свиток с текстом договора и письменные принадлежности.
- Хоть бы нож захватил, - угрюмо пробормотал рулевой. - Баргесты звереют, стоит им только нас почуять. Если нападут сворой — хвост, конечно, не подведет, но и верная сталь не помешает.
Арк улыбнулся и отрицательно качнул головой. Эоганн всё-таки извлек кинжал из ножен и сейчас протягивал его рукоятью вперед. На его лице застыло странное выражение — сложная смесь мольбы, злости на упрямца и гордости за него же.
- Возьми, - настойчиво повторил он. - Не хочу стать вестником твоей гибели.
Время в каюте замерло на несколько секунд. Два фомора смотрели друг другу в глаза. Дайлас был непреклонен. Эоганн — считал его решение откровенно самоубийственным и не скрывал этого. Памятуя о том, что рулевой по возрасту вполне годится ему в отцы, Арк первым отвел взгляд, почтительно поклонился, как ученик, благодаривший за наставление учителя. Когда дипломат выпрямился и вновь встретился взглядом с рулевым, то понял, что победил. В глазах Эоганна стыли тоска и горечь, а рука, сжимающая рукоять, чуть заметно дрогнула. Спустя мгновение, оружие вернулось в кожаные ножны.
- Спасибо,- серьёзно поблагодарил советник королевы. - Я постараюсь вернуться.
Когда лодка царапнула плоским брюхом скрытые водой валуны, Дайлас прощально кивнул Эоганну и троим матросам, сидящим на веслах, ловко соскочил в воду, держа в одной руке обувь, а в другой - металлический цилиндр. Пошатнулся, оступившись на скользких, поросших темно-зелеными розетками водорослей, камнях, и двинулся вперед по колено в воде. Очутившись на песчаной полоске берега, он опустил сапоги, обернулся, махнул рукой. Эоганн мрачно кивнул и фоморы нехотя налегли на вёсла, оставляя советника королевы на чужой земле.
Дайлас следил за лодкой до тех пор, пока она - темное пятнышко на удивительно спокойной морской глади - не подползла к "Вестнику". Паруса были спущены, из-за чего Арку показалось, что бриг похож на чайку, сложившую крылья.
Они будут ждать - вдруг подумал дипломат. Либо меня, либо сообщения о моем воскрешении, либо вести о том, что Эо Мугна расстался с еще одним листком. Мысль скользнула - и исчезла оставив после себя усмешку. Дайлас понял - ему просто хотелось, чтобы его ждали, не смотря ни на что. На самом деле, "Вестник" будет стоять на якоре дней пять - максимум - семь. На Большом Совете рассчитали, что за это время дипломат должен справиться со своей задачей. Потом якорь поднимут, друг Эоганна - не только отличный капитан, но и неплохой филид, споет песню попутного ветра, призывая на помощь воздушную стихию и снова бриг-чайка взметнет белые крылья парусов.
Бросив прощальный взгляд на "Вестника", Дайлас повернулся к большой земле. Сразу за небольшой песчаной полосой начиналась обширная равнина, поросшая серебристой травой и низкорослым колючим кустарником. Кое-где проглядывали островки цветов - красных, темно-синих, лиловых и снежно-белых. Их удивительно сильный аромат смешивался с запахом нагретой солнцем земли, создавая странное, непривычное фомору, но не неприятное сочетание. Прибой за спиной шуршал мирно, успокаивающе, от незнакомых степных запахов почему-то клонило в сон, но Арк решительно встряхнулся и двинулся навстречу сероватой рыхлой земле, чувствуя, как осыпаются песчинки с высыхающих на воздухе ступней. Натягивать сапоги не хотелось. Арк шел босым до тех пор, пока с прискорбием не удостоверился, что в мягкой, на первый взгляд траве, притаился ползучий сорняк с длинными крепкими шипами. Пришлось обуться. Чем дальше уходил Дайлас от побережья, тем оживлённее становилась безжизненная, на первый взгляд, степь. Из-под ног с сухим треском крыльев выскакивали крупные скакунчики, небольшие серые ящерки замирали на мгновение, пытливо рассматривали путника черными глазками и тут же ныряли в траву, бескрылые тонконогие степные бегунки суетливо носились взад-вперед небольшими стайками, то и дело пронзительно покрикивая и щелкая длинными крепкими клювами - ловили разлетающихся скакунчиков. Рыхлились темными высокими горками норы злых земляных ос, а один раз совсем близко от фомора проплелся паукр - старый, покрытый сетью шрамов, весь белесый, словно выцветший под ярким солнцем. На всякий случай, Дайлас напрягся, готовый ударить хвостовым шипом, но драться не пришлось. Свирепый охотник прошествовал мимо, неуклюже переставляя восемь суставчатых лап, покрытых жесткой щетиной. Круглое опущенное брюхо задевало верхушки трав, три радужных глаза бесстрастно смотрели на тонкую полоску горизонта. Фомор проводил паукра взглядом и двинулся дальше только тогда, когда хищник отошел на приличное расстояние. Нечего искушать судьбу раньше времени, скоро ему понадобятся все силы. Скоро... Старший Арк остановился, задумчиво огляделся. Да. Это место, пожалуй, ничем не хуже любого другого.
Забавное "чирр-чирр" юрких степных бегунков стало тише и глуше, даже ослепительно-синее небо, казалось, подернулось серой дымкой. Дайлас глубоко вздохнул, сбросил с плеч зеленый плащ-накидку, оставшись в свободных штанах и инаре, перепоясанном в талии. Он надеялся, что долго ждать не придется. Баргесты не смогут не заметить оставленный им след — такой свежий и манящий, пробуждающий в них первобытную ярость, тёмное, звериное начало. Они придут.
И они пришли.
2 часть - 1122324.diary.ru/p206504646.htm
И спорить...
— И спорить со мной не смей!
Райд Арк, внимательно наблюдавший за сборами старшего брата, упрямо закусил губу. В его глазах горело несогласие, но пока что он не промолвил ни слова — лишь угрюмо слушал.
— Я отправляюсь завтра утром. Ты заменишь меня, — бросил Дайлас, извлекая из стенного шкафа чистый кусок пергамента. Райд насупился ещё больше.
— Временно заменишь, — смягчился старший Арк, скатывая пергамент в трубочку. — В это смутное время мы не можем оставлять Острова без дипломата, а в моё отсутствие на эту роль лучше всего подойдёшь именно ты. В конце концов, я ведь научил тебя почти всему, что знаю сам.
— Куда ты сейчас? — Проследив за тем, как пергамент скрывается в небольшом тубусе, младший Арк нервно щёлкнул хвостом по ножке стола, в своё время доставленного предшественником Дайласа с материка, заставив шедевр человеческого плотницкого искусства жалобно скрипнуть.
— На прогулку, — улыбнулся советник королевы. — Мне нужно немного отдохнуть, Райд. Малый ночной совет прошел не в самой спокойной обстановке. Королеве было достаточно трудно принять мысль о том, что мир с баргестами сейчас жизненно необходим. Признаться, я с долей ужаса думаю о том, как будет проходить Большой Совет.
— На который ты являться не собираешься, — мрачно заключил юный художник. Дайлас негромко рассмеялся, укладывая тубус в небольшую сумку, и потянулся за заострённой палочкой и чернильницей-непроливайкой.
— Не хорони меня раньше времени. Эо Мугна милостив. Скажи-ка лучше, что у нас со свитками-оповещениями?
— Я сочинил текст объявления, приложил к нему указ королевы и передал писцам четверть часа назад.
— Превосходно. Значит, в скором времени на столбах для новостей появятся копии. Ты прекрасно справляешься. Знаешь, я хотел бы, чтобы ты на досуге попробовал составить послание к правителям людей и вожаку баргестов. Я вернусь вечером и проверю, как ты справился.
В иное время слова брата заставили бы юношу зардеться от смущения — Дайлас был весьма скуп на похвалу, но сейчас молодой фомор только опустил голову. Старший Арк закинул сумку на плечо, потрепал младшего по голове, как в далеком детстве… Спустя мгновение, Райд, оставшийся в одиночестве, взял со стенной полки первую попавшуюся книгу и устроился за столом. Книга оказалась пособием по написанию дипломатических писем правителям людей, в своё время составленной предшественником Дайласа и зачитанной обоими братьями до дыр. Вздохнув, молодой художник отложил пособие и сосредоточил своё внимание на чистом пергаментном листе, где, спустя несколько минут, должен был появиться текст обращения к псам-воителям и людям. Если ему в скором времени предстояло занять место советника королевы, то привыкать нужно было уже сейчас.
Крупный серый рачок, гревшийся на камне, настороженно вскинулся, угрожающе приоткрыв обе пары клешней, медленно пополз вбок, перебирая полусотней тоненьких ножек и, наконец, с негромким плеском свалился в прозрачную воду. Белоснежная чайка, лениво взмахивая крыльями, скользнула над водной гладью, выхватив из набегающей волны темно-синюю рыбешку. Не обращая внимания на одинокого фомора, спускающегося к пляжу по крутой тропинке, птица свернула к песчаной полоске, усеянной валунами различных размеров и, усевшись на один из них, принялась за еду.
Достигнув золотой отмели, Дайлас скинул обувь, с наслаждением зарылся ступнями в теплый мелкий песок и огляделся. Справа от него в море врывался треугольный, поросший жестким кустарником мыс, носящий имя сурового хозяина морей Тетры. Слева - поднималась неприступная скалистая стена. И только за спиной дипломата по горбатому холму тонкой ленточкой вилась узкая тропка - единственный способ добраться до отмели посуху.
Это место было любимым уголком Дайласа, а потому - всегда пустовало. Все на Торинисе знали о "тайном" месте отдыха дипломата и, повинуясь чувству такта, старательно огибали мыс. Старший Арк же, в свою очередь, не менее старательно делал вид, что верит, будто дорожка к маленькой отмели ровным счетом никому неизвестна.
Несколько минут Дайлас просто стоял и смотрел на прибой, который лениво колыхал водоросли, прилепившиеся к округлым бокам прибрежных валунов. Их длинные темно-зелёные и красноватые нити, плавно покачивались в такт дыханию океана.
— Не сложить ни одного стиха в такой прекрасный день, было бы просто кощунством, — задумчиво произнес фомор, невесело усмехнулся своим мыслям и уверенно зашагал по песчаной полоске к трем огромным булыжникам, когда-то выброшенным на берег давним штормом. Два из них, лежащие довольно близко друг к другу, уже не впервые служили дипломату импровизированой мебелью. И пускай на изъеденном непогодой , неровном "стуле" сидеть было не слишком-то удобно, зато "стол", со своей на удивление гладкой плоской верхушкой, вполне годился для письма. Правда, сегодня Дайлас собирался заняться вовсе не стихосложением. Смахнув со "стола" песчинки и отслоившиеся ломкие чешуйки черного лишайника, советник королевы водрузил перед собой чернильницу, развернул пергаментный лист, который, недолго думая, аккуратно разделил на три части уверенными линиями. Вскоре на листе должны были появиться три послания, и если слова двух первых уже плясали на кончике стила, то о последнем дипломат предпочитал пока не думать. Придавив уголок пергамента небольшим камнем, подобранным по пути к пляжу, старший Арк обмакнул заостренную палочку в чернильницу и вывел первое слово...
Спустя полчаса, покончив с письмом, предназначавшимся королеве, Дайлас стряхнул с пергамента песок, которым присыпал написанное, ещё раз пробежал глазами текст. Привычные фразы легко сплетались в безупречную вязь официального послания, полностью соответствующую всем существующим правилам дворцового этикета. Дипломат в самых изысканных выражениях благодарил хозяйку Островов за мудрое правление и не-изменную благосклонность, и просил её озаботиться судьбой Райда, в том случае, если сам он всё же не сумеет вернуться на Острова. Аккуратно оторвав послание в точности по линии, Арк скатал его в трубку и убрал в тубус.
Следующим шло краткое письмо к Райду - указания, распоряжения и, в самом конце, по-братски простое и немного насмешливое прощание. Никакой жалости, даже тени жалости ни к себе, ни к младшему быть не должно, но только спокойная ироничная уверенность. А если есть уверенность - так ли необходимо прощаться? Провернув в пальцах стило, Дайлас решительно вычеркнул последнюю строчку и переписал текст заново. Вот теперь - хорошо. Чистовик отделился от черновика и отправился в тубус, вслед за первым письмом. Черновик же был аккуратно сложен вдвое, придавлен ненужным уже камушком. Пусть полежит пока. Пригодится.
С третьим же посланием Дайлас промаялся до темноты. Впрочем, промаялся - слово неточное. Короткое такое, глупенькое. Ну разве можно вместить в одно-разъединственное слово все то, что пережил дипломат за эти часы до заката; все то, что он передумал; все чувства, которые перебрал? Какой же должна быть речь, с которой должно обращаться к Мудрой? Любой фомор - что взрослый, что подросток-ученик, не задумываясь ответил бы - изысканной. Торжественной. А как же по-другому писать пророчице, чуть ли не волшебнице, фигуре несомненно значимой и очень загадочной? Только правильно. И Дайлас мог написать правильно. И слова его - тяжеловесные, литые, правильные - падали бы на пергамент... только не драгоценными камнями, а пыльными придорожными булыжниками, от которых в сокровищнице сердца и разума толку чуть, зато ноги сбить о них - куда как сподручнее. Так не калечить же он её собрался, в самом деле. Можно, конечно, броситься в иную крайность. Писать просто, по-дружески... так ведь они никакие не друзья. С Исшей - могли бы быть. С Мудрой - никогда. И простота, пусть даже идущая от сердца, здесь и сейчас вдруг окажется наигранной, фальшивой до тошноты. Нет. Не годится. Можно сухо повторить то, что она и так знает во всех подробностях после Малого Совета, в её же комнате и проводившегося. А какой в этом толк? Лишь бы что-нибудь начертать на куске выделанной кожи? С таким же успехом можно вовсе ничего не писать - что так, что этак - оскорбление страшное. Не писать... Дайлас потер горячий лоб и рассмеялся - озорно, солнечно. Схватив черновик письма Райду, фомор подчеркнул несколько слов с такой силой, что стило едва не прорвало пергамент, да ещё на обратной стороне набросал пару фраз - быстро, небрежно. Послание превратилось в загадку, в подарок - ибо хорошая загадка ценится не менее, чем иная диковинка с секретом. А вот разгадает ли её Мудрая, а поймет ли верно - уже дело другое. Впрочем, Дайлас не сомневался - и разгадает, и поймёт.
И только тогда, когда последнее письмо, а вслед за ним и чистый кусок пергамента отправились в тубус, а тот - вместе со стилом и закрытой накрепко чернильницей - в сумку - только тогда Дайлас вспомнил зачем он, собственно, пришел на пляж. Через минуту аккуратно сложенная одежда уже лежала на камне, а дипломат медленно вошел в зыбкую лунную дорожку, рассыпающуюся над темной глубиной молочно-опаловыми отблесками.
С четверть часа Арк бездумно качался на волнах, широко раскрытыми глазами глядя на яркие, крупные звезды, складывающиеся в знакомые с детства созвездия. Вон светится Компас — вечно на одном и том же месте, словно приклеился к небосводу — отличный ориентир для людей-смельчаков, выходящих в морские просторы на утлых суденышках. Фоморы, в отличие от них, всегда чувствовали направление и безошибочно находили путь к Островам, словно птицы к родному гнезду. Чуть дальше и правее — катится Колесо, повыше - восемь точек витой Ракушки, а над ней, расправив крылья, парит гордый Буревестник, раз за разом ускользая из когтистых лапок игривого Котенка, насторожившего чуткие ушки на звон Серебряного Колокола.
Дайлас ободряюще подмигнул Котенку, изогнулся всем телом, потянувшись руками к необъятному небесному своду и, взмахнув мощным хвостом, скользнул вниз, в темную глубину. Густые зеленовато-бурые волосы, в воде окутавшие голову и плечи фомора пышным облаком, расправлялись, вытягивались, набухали на глазах, жадно впитывая растворенный в тёмных водах воздух. Зрачки-стрелки сузились, сжались в тонкие щели, позволяя пловцу, обладающему сумеречным зрением отчетливо различать стайку юрких мальков, метнувшихся под защиту подводной скалы, поросшей цветными полипами; хищную плоскую рыбу-знамя - с брюха серебристо-зеленую, словно морская вода, а со спины - иссиня-черную, как грозовая туча, с затейливым белёсым узором по этой грозной черноте; мерцающих овальных медуз с короткими толстыми щупальцами. Арк плавно парил над знакомым миром, привычно наслаждаясь невесомой, прохладной лаской встречного течения и оно так же привычно обнимало его, шелково струилось по разгоряченной коже, убаюкивало, укачивало, словно младенца в колыбели...
Из волн на отмель Дайлас вышел отдохнувшим, обновлённым, уверенным в том, что пусть если не он сам, то Мир его - наверняка будет жить... чтобы ни случилось - будет, потому что не может просто исчезнуть это великолепие - сдержанное, суровое, летящее, живое; не могут попросту исчезнуть дети Эо Мугна, особенно Исша и Райд... потому что есть же на земле справедливость. Должна быть. И если он, Дайлас Арк, способен уберечь хотя бы часть Мира - он это сделает. Хотя бы часть... А, кстати, вон она, эта часть - сидит себе преспокойно на песке, прислонившись плечом к обветренному камню.
- Я тебе, кажется, задание оставлял, - упрекнул советник королевы младшего, принимая из его рук широкий кусок полотна. Предусмотрительно поступил Райд. Правильно. Будь ты хоть трижды сыном моря, но натягивать одежду на влажное ещё тело - не слишком приятно. Другое дело - сам Дайлас рассчитывал провести на побережье ещё немного, обсохнуть на воздухе, прежде чем одеваться и возвращаться в Шпиль...
- А я с ним давным-давно справился, - невозмутимо ответствовал юный художник, забирая белёную ткань и взамен подавая брату одежду, пододвигая поближе снятые дипломатом ранее сандалии. - Тебе сегодня выспаться нужно как следует. Ты ведь завтра... с рассветом?
Как ни старался Райд говорить спокойно и бесстрастно, голос его все же чуть слышно дрогнул на последнем слове. Дайлас предпочёл эту дрожь не заметить.
- Утром. Но не с первыми лучами солнца. Так что выспаться ещё успею, не тревожься.
- Письма прощальные сам передашь, или мне их разнести после твоего отъезда? - Деловито осведомился младший, вскидывая сумку дипломата на плечо.
- Два письма уж точно тебе вверяю. Своё до завтра хотя бы не читай, - усмехнулся Арк.
- Да я и так всё знаю, - отмахнулся Райд. - Ты мне лучше вот что скажи...
Дальше уже Дайлас почти и не слушал, шёл, молча и пристально вглядываясь в лицо брата, словно впервые видел - так поразила его оброненная вскользь фраза. Сумку младший открывать бы ни за что не стал, доставать из тубуса письма и читать их - подавно. А значит, Райд действительно и так всё знает. И что ему делать, и с кем говорить после отъезда брата, и какие распоряжения отдавать... а он-то все считал младшего несмышлёнышем, которому каждый шаг изволь собственноручно расписать во всех подробностях...
Хорошо, конечно, что ты так вырос, Райд, хорошо, вовремя... только когда ты успел? Когда же? Ведь он - Дайлас - рядом был всё время, он же просто не мог не заметить...но всё-таки за повседневными делами не заметил, что ты уже совсем-совсем другой. И как жаль, баргест подери, что на то, чтобы узнать тебя-нового, остаётся так мало времени - только лишь несколько часов перед отплытием.
Когда за толстыми матовыми стенами Шпиля разлилось нежное золотисто-розоватое сияние утра, Райд очумело потряс головой. Неужели они с братом все это время проговорили, сидя на траве у подножия Великого Древа? Ведь, казалось, только что они поднимались плечом к плечу по узенькой тропке и Дайлас ещё был так странно задумчив, что, казалось, даже не слышал Райда; только что шли по мирно спящим улицам, пересекали пустынную рыночную площадь; ступали в прохладную ночную глубину Хрустального Шпиля... И вот - уже заря?
- Пора.
Дайлас легко поднялся, даже, пожалуй, вскочил - упруго, ловко, словно до рассвета успел как следует отдохнуть, а не просидел под дубом, потратив в беседе драгоценное время сна. Райд виновато потупился, поднимаясь следом. Все-таки далеко ему до брата, ой как далеко. Настоящий дипломат сможет длить беседу сколь угодно долго и собеседник, захваченный участливым вниманием и верными словами, даже не заметит бега времени до тех пор, пока не настанет нужный час. Именно это и случилось с юным художником. И хотел ведь Райд, несколько раз хотел сказать брату, чтобы тот шел спать, ведь путь ему предстоит неблизкий, но Дайлас то добродушно отшучивался, заявляя, что на корабле и отоспится в свое удовольствие - делать ведь все равно будет нечего, то переводил разговор на другое, причем делал это с таким изяществом, что Райд и опомниться не успевал, не то, что лишнее слово вставить, а то и вовсе пропускал слова брата мимо ушей, преспокойно продолжая вести прихотливую нить беседы. Младшему Арку ничего не оставлось, кроме как следовать за этой нитью - ведь все безнадёжные попытки её перехватить, Дайлас пресекал мягко, но решительно. Сборы заняли всего несколько минут, а вот завтрак старший Арк умудрился растянуть на добрый час. К еде он, правда, едва притронулся, зато слов было сказано без счета и Райд весь обратился в слух, впитывая наставления старшего.
К пристани они тоже спускались вдвоем, но уже в молчании. Дайлас, видимо, сказал всё, что желал, и снова погрузился в задумчивость. Оно и к лучшему, иначе бы дипломат непременно заметил бы нервный блеск в глазах юного художника, а заметив — непременно осведомился бы о причине. Впрочем, Райду несказанно везло. У причала уже покачивался небольшой бриг с незамысловатым именем «Вестник», по приказу королевы подготовленный к дальнему пути, а у деревянного трапа, спущенного на берег, стояла женщина в простом белом платье… Вежливо приотстав, молодой художник прогулочным шагом направился к бочкам, стоящим неподалёку. Ещё вчера младший Арк кое-что припрятал там, до поры до времени. Что ж… время настало.
Райд бросил на брата настороженный взгляд, но беседа с Мудрой, похоже, целиком и полностью поглотила внимание Дайласа. Дипломат и не заметил, как юный художник тенью скользнул по трапу на борт, метнулся к рулевому, сунул ему в руки небольшой увесистый тючок и что-то горячо прошептал. Фомор понимающе кивнул, бережно принимая сверток и укладывая его в плетёный короб, укрепленный неподалеку от штурвала.
Сам переход Ксэй запомнил плохо, а вот события, ему предшествующие, отпечатались в памяти ясно и четко: вот Хозяин очерчивает угольком из печи круг прямо на досках пола, велит фомору встать в центр и не двигаться; вот, подчиняясь мановению его руки, на бревенчатой стене загораются тусклые огоньки — сперва мутно-алые, потом — умиротворяюще зелёные; вот Шелест перетекает к самой границе круга — то ли хочет попрощаться, то ли решил отправиться вместе с Ксэем, — но замирает близ угольной черты, отшатывается и поспешно скрывается за сундуком. А после — круг затянул белёсый туман, с каждой секундой становившийся все плотнее и плотнее, упруго, ощутимо стянул кольцами одеревеневшее тело. Внезапная яркая вспышка ударила по глазам, всё закачалось, а когда Ксэй проморгался, то обнаружил, что стоит в маленьком тупичке, образованном тремя глухими кирпичными стенами. Вот так, с помощью Хозяина Болот, возрождённый в мгновение ока миновал кордоны баргестов и оказался на окраине Города Городов — столицы самого крупного человеческого поселения, семью кольцами опоясавшего огромный холм.
Выйдя из тупичка, Ксэй огляделся. По правую сторону от него каменным змеем изгибалась высокая стена, сложенная из плинфы — плоского, широкого, докрасна обожжённого звонкого кирпича. По левую — узенькая, двое пеших с трудом разминулись бы, улочка убегала в сумрачную прохладу. Невысокие дома, сложенные из той же плинфы, смыкали края крыш над головой прохожего, и Ксэй, очутившийся под их сенью, невольно старался ступать как можно тише и осторожнее, словно боялся неловким движением спугнуть тишину, царившую на этой странной улице. Впрочем, безмолвием фомор наслаждался недолго. Улочка, немного попетляв, вывела путника к своей шумливой старшей сестрице — широкой, светлой, вымощенной крупным шероховатым булыжником. Поправив на поясе привесной кошель — последний подарок Хозяина, — Ксэй глубоко вздохнул и шагнул в пёстрый человеческий мир
Город Городов встретил странника морских просторов смесью настороженности и испуга — до того ощутимых, что через четверть часа инженер не знал уже куда и деться от косых взглядов и шепотков за спиной. Возрождённый старательно не замечал разлитого в воздухе напряжения, но внутренне, конечно, недоумевал. Фоморы были частыми гостями в Городах, торговля между Островами и человеческими селениями всегда шла довольно бойко, так что уж кто-кто, а горожане, казалось бы, должны были бы попривыкнуть к жителям архипелага. Ксэй, конечно, понимал, что сам он на торговца не больше смахивает, чем тот же Шелест на баргеста. Босой, безоружный, в одёжке с чужого плеча, юный инженер скорее напоминал бродягу, чем хозяина заморских диковинок. Но неужели дело только в этом? Неужто он своим неподобающим видом так задевает людей? Впрочем, вид там или не вид, а прятаться от людей по закоулкам Ксэй не собирался. Не было у него на это ни времени, ни желания. Необходимо было найти таверну, о которой говорил болотный отшельник, отдохнуть, расспросить хозяина о других фоморах, приехавших в Города, отыскать их и вместе с ними возвратиться домой. В том, что фоморы здесь есть, Ксэй не сомневался - ведь по старому обычаю именно летом заключается больше всего договоров и сделок. Люди верили, что солнцеликий Луг - покровитель воинов, искусный во всех ремёслах, в том числе и в торговом деле, особенно внимателен к земным жителям в солнечную жаркую пору - не зря же праздник, ему посвященный, приходился на первый день последнего летнего месяца. Фоморам до Луга дела не было, но партнеров по торговым делам они уважали.
Поглощенный размышлениями и составлением плана предстоящей беседы с соплеменниками, Ксэй не заметил, как светлая и широкая улица вильнула вбок, сжалась, съёжилась и повела его в обход небольшого рынка. Сердито тряхнув головой и мысленно досадуя на самого себя, возрожденный повернул обратно.
- Хозяин Болотных Низин, конечно, удружил, - ворчал себе под нос юный инженер. - "Как пройдешь Ремесленный квартал, увидишь главную площадь, с фонтаном. От площади через дорогу начинается Гостинная улица, там остановишься в любой таверне. Хотя, на мой вкус, лучше "Королевской Кружки" не найти." И не найду, похоже. Причем, ничего не найду. Тут бы хоть какую-то из названных примет отыскать.
Ну и где Ремесленный квартал? Где площадь? Ксэй сам тоже хорош, не додумался уточнить. Вернее, не то чтобы не додумался, а просто решил, что Ремесленный квартал находится рядом с местом высадки и он легко во всем разберется. Как же!
К площади Ксэй все-таки выбрел, спутя несколько часов блужданий по извилистым улочкам и, не без труда обнаруженному, Ремесленному кварталу. Напившись прямо из фонтана, возрожденный устало опустился на шершавые теплые камни, которыми в Городах были вымощены большинство улиц и главная площадь, привалился спиной к облицованному лахланским гранитом бортику. Несколько минут он бездумно смотрел на большой кряжистый дуб, росший неподалеку на живой, рыхлой, не скрытой кусками камня, земле. Этот дуб, немного похожий на Эо Мугна, этот знакомый гранит, не просто отполированный, а буквально выглаженный до шелковистого блеска неизвестным резчиком, казалось, были отголосками Островов, специально оставленными тут для Ксэя. Возрожденный усмехнулся своим мыслям и, почти сразу же, поморщился. Ходьба по булыжным мостовым оказалась делом утомительным. Босые ступни ныли с непривычки, на почерневших от дорожной пыли пятках вздулись плотные пузыри мозолей. Внезапно Ксэю ужасно захотелось погрузить ступни в прохладную воду, чтобы смыть усталость и унять несильную, назойливую боль, но мыть ноги в городском фонтане он посчитал свинством и ограничился тем, что несколько раз зачерпнул ладонью воды, поплескал на горящие подошвы. Ласковая прохлада уняла жар, стекла сероватыми струйками меж булыжников, унося с собой пыль. Фомор снова потянулся к фонтану, намереваясь черпнуть ещё, но внезапно рядом кто-то сдавленно охнул и Ксэй, на всякий случай отдернув руку, быстро вскинул голову. В нескольких шагах от него стоял человеческий ребенок. Мальчишка. Рыжий, щуплый, усыпанный темными точками веснушек, со свежей ссадиной на колене. Он стоял и смотрел на Ксэя широко распахнутыми глазами, полными ужаса и надежды одновременно.
- Ты чего это? - удивился возрожденный. При звуке его голоса, мальчишка вздрогнул, дернулся в сторону, словно собираясь бежать, но видя, что фомор не двигается с места, осторожно шагнул вперед, вглядываясь в лицо юного странника. Ксэй в свою очередь непонимающе уставился на ребенка, с изумлением видя, как стремительно исчезает из глаз мальчишки проблеск надежды, оставляя только тягучий липкий страх.
- Мне Гостинная улица нужна, - попробовал завязать беседу фомор. - Не подскажешь куда идти?
Мальчик вздрогнул, развернулся, и опрометью бросился бежать, сверкая босыми пятками. Ловко проскользнул мимо двух бородатых людей, тащивших длинный тканевый сверток и исчез, словно и не было.
- Прекрасно, - хмуро констатировал Ксэй, поднимаясь. - Спасибо. Не тревожьтесь пожалуйста, сам найду.
Странная выходка мальчишки его отчего-то задела. И непонятный страх в глазах маленького человека - тоже.
Долго искать Гостинную улицу не пришлось. Расхваленная отшельником "Королевская Кружка" оказалась третьей по счету таверной - низенькой, приземистой, похожей на белёную пузатую бочечку. Ксэй решительно дернул дверь за изогнутую ручку, вошел. Дородный усатый хозяин посмотрел на нового гостя непонятным взглядом, тяжело вздохнул. Фомор медленно подошел к стойке, не зная точно, как вести себя и с какими словами обратиться к человеку.
- Комнату ту же брать будете? - Сумрачно уточнил трактирщик.
- Д-да, наверное, - откликнулся возрожденный. - А...
- Наследство-то свое заберите, - хозяин таверны кряхтя согнулся, пошарил под прилавком и выставил перед Ксэем расшитую крашеными раковинами сумку. - Нам чужое без надобности. Надолго сюда?
- Как получится, - уклончиво ответил молодой инженер, забирая сумку со столешницы. Наследство? Еще один привет с Островов. Выходит, кто-то знал, что Ксэй придет сюда и оставил ему что-то?
- Понимаю, - вздохнул человек. - Разбирательство, значит, затянется?
Возрожденный неопределенно повел плечом, ничего толком не понимая. Показывать свою неосведомленность не хотелось, оставалось только молчать.
- Есть, пить, будете?
- Будем, - решился Ксэй. - Есть. И пить. Что найдется?
- Свинина есть, жареная, с овощами и лепешками. Птица тушеная, жареная, вареная. Рыба речная, тоже жареная.
- Рыба, - поспешно заявил возрожденный, радуясь хоть чему-то привычному. Свиней на Островах не было, птиц - не убивали и не ели из-за гейса - древнего запрета.
- Хорошо. С питьём дело как обстоит? - Видя, что Ксэй явно не понимает о чем речь, трактирщик уточнил: - Голова наутро свежая нужна, или душа радости просит?
- Свежая, - решительно произнес возрожденный.
- Значит, "Солнечное Сияние". Да вы не стойте тут, как приклеенный, - со вздохом посоветовал усач. - Идите. Мест свободных много стало.
Ксэй огляделся. И правда, с того времени, как он вошел в Кружку, народу за крепкими длинными столами значительно поубавилось. Подхватив сумку за узкий кожаный ремешок, фомор отошел от стойки и сел на первую подвернувшуюся скамью, ожидая обещанного обеда... или, может даже, ужина? Летом темнеет поздно, а пробродил по столице Городов он все-таки довольно долго. Вскоре низкорослая плотная девушка вынесла из кухни миску с рыбой и высокую глиняную кружку, поставила все перед гостем и быстро удалилась. Решив сперва попробовать незнакомый напиток, возрожденный поднес кружку к губам, неосмотрительно сделал большой глоток и сдавленно застонал. Под прохладной кисельной корочкой, в стакане скрывалось густое и очень горячее питьё. Вкуса фомор ощутить не успел, потому что сразу же обжег себе язык. Выплевывать обжигающий напиток было бы верхом бескультурия, поэтому возрожденный героически сглотнул. По горлу прокатилось лавовое цунами и, судя по ощущениям, стихло в районе солнечного сплетения.
- Надо же, - пробормотал Ксэй, переводя дыхание. - Это не Солнечное Сияние, а целый солнечный удар.
Рыба, в отличие от напитка, никаких сюрпризов не преподнесла. Её - сладковатую, нежную, политую пряным соусом, возрожденный умял за считанные мгновения. Отсчитав хозяину требуемую сумму за еду и ночлег, фомор отправился в предназначенную ему комнату, не забыв захватить и сумку с таинственным "наследством". Плотно прикрыв за собой тяжелую дверь, Ксэй обвел взглядом комнату. Убранство её состояло из небольшого, но крепкого столика, массивной кровати и не менее внушительного сундука - видимо, в "Королевской Кружке" ценили надежную основательность. Усмехнувшись своим мыслям, юный странник уселся на пол, скрестив ноги и уложив хвост полукругом, подтянул к себе сумку, вытряхнул её содержимое перед собой. Несколько зеркалец, изготовленных стеклодувами Лахлана; жемчужные ожерелья и браслеты; крупные раковины с объёмной резьбой: молодая фоморка стоит на коленях у родника и опускает в воду кувшин, альбатросы в небе раскинули мощные крылья, Хрустальный Шпиль стоит на огромной дубовой ветви... Ксэй хмыкнул и отложил раковины в сторонку: у него остались не самые приятные воспоминания об уроках глиптики, бывших, увы, обязательными на первых порах обучения. Золотистые шкурки каких-то маленьких зверюшек возрожденного совершенно не привлекли, равно как и отрезы ткани с искусно вышитым Эо Мугна. Отодвинув в сторону еще несколько предметов, Ксэй заинтересованно потянулся к небольшой прямоугольной вещице.
— Та-ак. А это что такое?
Несколько секунд фомор вертел в пальцах искусно изукрашенную шкатулочку, пока не обнаружил сбоку маленький рычажок, на который тут же нажал. Шкатулка открылась с негромким щелчком, явив взору инженера ряд разноцветных шариков на внутренней части крышки, перевитых плоскими лентами. Ксэй озадаченно притронулся к одному из шариков и тот послушно подался под пальцем. По прозрачной ленте пробежали искорки и потухли.
Догадка блеснула в тот самый миг, как исчезла последняя искра. Головоломка! Ну конечно! Помнится, он когда-то, в детстве, и сам пробовал сделать похожую, но умения не хватило, а после - как-то забылось за повседневными делами и учением. Решив отложить изучение занятной вещицы на потом, возрожденный наскоро пересмотрел оставшиеся вещи, аккуратно сложил их обратно в сумку и уже после, с головоломкой в руках, забрался на кровать. Передвигая цветные шарики по сложным траекториям и следя за перемешениями искорок, Ксэй размышлял. Кто-то неведомый, оставивший ему такой странный подарок, совершенно забыл про указания. Или, хотя бы, совет. Что ему делать дальше? На самом дне сумки он, конечно, нашел пергаментные листы, тщательно завернутые в ткань, но ими оказались всего лишь контракты на поставку соли в Города. Вряд ли неизвестный благодетель желал, чтобы Ксэй занялся торговыми делами. Или как раз желал? Что там говорил Хозяин Болот - лучше тебе быть со своими? Это пожелание, намёк или, как раз, недвусмысленный приказ? Может, и сумку он у тарктирщика оставил? Но зачем? Побоялся, что возрожденному не хватит денег и дал возможность расплатиться за постой какой-нибудь вещью? Или просто решил поддержать его? Или же в наборе этих предметов зашифровано какое-то сообщение, каковое он, Ксэй, и должен доставить на Острова Дайласу или, может, даже королеве? Фомор устало потер лоб. Гадать, конечно, можно было до бесконечности - а толку? Справедливо решив, что утро вечера мудренее, Ксэй, сжимая в руке шкатулку, встал с постели, подошел к окну и открыл его. Вечерняя прохлада ворвалась в комнату вместе со сладким запахом каких-то ночных цветов. Возрожденный глубоко вдохнул этот запах, сморщил нос, чихнул и негромко рассмеялся. Положив шкатулку на крышку тяжелого сундука, фомор улегся на чистые простыни, тверо веря, что сон освежит его разум и нужное решение обязательно придет с рассветом.
А на рассвете его разбудил дробный перестук капель. В приоткрытое окно вкрадчиво вползала прозрачная сырость, зябко потянуло прохладой, так, что захотелось натянуть тонкое одеяло на голые плечи - Ксэй незамедлительно это и сделал. Несколько минут он, ещё сонный, поддавшийся сладкой утренней лени, лежал на животе, расслабленно наблюдая, как по светлым деревянным рамам сбегают прозрачные струйки. Где-то совсем рядом, наверное, под стрехой, зачирикала какая-то птаха - громко, задорно, но после близкого раската грома, от которого вздрогнули слюдяные пластинки в распахнутых настежь окнах, испуганно примолкла.
Дождь усилился. Капли часто забарабанили по черепице и деревянному подоконнику, их стук постепенно сливался в густой убаюкивающий шум. Поглощенный мыслями о том, что надо бы подняться с постели, причем сию же минуту, Ксэй сдержанно зевнул, на мгновение прикрыл глаза и... благополучно уснул опять.
Когда дождь, начавшийся еще заполночь, продолжился и утром, Тар даже малодушно порадовался. Вот. Дождь идет. Сильный такой, хороший. А значит, мать точно сегодня не пустит его гулять. Это ведь не он виноват, а дождь, верно? Фомор тоже вряд ли в дождь из таверны высунется, чего ему под дождем в Городе делать? И страшную встречу спокойно можно отложить... Увы. Тару, похоже впервые в жизни, везло, как никогда. Везение, конечно, было относительным, особенно, если учесть, что в итоге мальчик планировал расстаться с собственной жизнью.
- Ну что, пострел? Не приболел ты, часом?
Отец подошел к сыну, перебирающему мотки пряжи, положил шершавую тяжелую ладонь на непослушные рыжие вихры. Маленькая Синни, ползавшая рядом, потянула из рук брата пушистый моток и с очень серьёзным видом попыталась засунуть его в рот.
- Неа, - вяло качнул головой Тар, сосредоточенно уставившись на сестренку. - Я здоровый.
- Смотрю, ты у меня совсем уже большой стал. И домашней работой занимаешься, и матери помогаешь. Знаешь, что? Отдохни-ка немного. С пряжей я сам разберусь. Иди, вон, поиграй.
Мальчик почувствовал, как что-то обрывается в груди. Где-то посередине живота начал бурлить котел с горячей водой. Тару сделалось жарко и муторно.
- Под дождем? - Слабым голосом спросил он, не веря своим ушам.
- Это летний дождь. Теплый. От него вреда не будет. Да что ты вялый такой? В жизни не поверю, чтобы мальчишке не в радость было поскакать на улице, да еще и в такую погоду! Или ты матери боишься? Думаешь, шуметь будет?
Отец подхватил на руки Синни, отобрал у нее пряжу и заговорщически склонился к Тару.
- Не бойся. С матерью я поговорю. Ну давай, ступай.
Тяжело вздохнув, мальчик пробормотал слова благодарности и покорно поплелся на улицу. В другое время он бы сам рвался из дому - пройтись колесом под упругими теплыми струями, пустить по канаве щепку-кораблик с парусом из листа, нарвать мелких, еще зеленых соседских яблок, от которых сводит скулы, и есть их, запивая небесной водой - да мало ли дел может быть в дождь у человека. Но Тар загадал - если сегодня выйдет на улицу - придется идти к фомору. Раз задумал - значит, призвал на помощь высшие силы и хочешь-не хочешь - их решению надо подчиняться. С богами шутки плохи. Тоскливо оглянувшись на дом, Тар почувствовал, как у него защемило сердце. Мать... отец... глупая маленькая Синни... Он же их больше никогда не увидит. Зато спасет. Всех их, и Меченого, ведь фомор точно заявился мстить. За чью-то загубленную жизнь убийца должен отдать свою. А разве Меченый - этот незлой в общем дядька, виноват? Тар коротко всхлипнул, в глубине души радуясь, что из-за дождя слезы не видны.
Долгим, ужасно долгим показался мальчишке путь от Ремесленного квартала до Гостинной улицы. Ноги не хотели идти, глаза застилали слезы пополам с дождем. Когда Тар, наконец, добрел до "Королевской Кружки", видом он жутко напоминал мокрого бродячего котенка. Потирая босые перемазанные в земле - и когда только успел в нее вступить? - ноги одну об другую, Тар подкрался к давешнему окну - он почему-то был твердо уверен, что фомор поселится в комнате убитого. Ставни были раскрыты, но сколько Тар ни прислушивался, ничего не мог разобрать за шумом дождя. И непонятно было - в таверне фомор, или..?
- Конечно, в таверне, - негромко и почти спокойно сказал мальчик самому себе, в последний раз шмыгнув носом. С необходимостью смерти он уже мысленно смирился и даже успел попредставлять (не без удовольствия), как все, включая короля с королевой, будут оплакивать героя, спасшего Города от фоморской мести. - А что не слышно ничего... не блаженный же он, чтобы сам с собою разговоры вести.
Произнеся эти слова, Тар повертел головой, прикидывая, как бы ловчее добраться до окна. Бочка, которой он воспользвался в тот злополучный вечер, стояла открытая, набухшая, доверху наполнившаяся дождевой водой. Теперь сдвинуть её с места нечего было и думать. А даже если чудом сдвинешь, все равно не поможет - крышки-то нету. Балансировать на узком скользком краю Тар не сумеет - ещё ухнет в воду со всего маху. Трактирщик выскочит, вытащит его за шиворот, подзатыльников еще надает. Бр-р-р. Тар потряс головой, отгоняя неприятные мысли. Как же быть?
Если бы еще дождь не так лил - можно было бы притаиться за бочкой, дождаться, пока кто-нибудь из постояльцев или работников выйдет на улицу и быстро шмыгнуть мимо закрывающейся двери. А там уже просто добежать до двери комнаты, застучать-заколотить в неё кулаками. Если фомор высунется на шум, усач Онер не станет драть мальчишке уши прямо у островитянина на виду. Но дождь униматься, похоже, совсем не собирался. Несколько секунд Тар мялся под окном, словно надеясь, что житель Островов каким-то волшебным образом догадается о его присутствии и высунется посмотреть. А потом, упрямо закусив губу, подошел к двери Кружки и изо всех сил толкнул тяжелую дверь. Очутившись в большом светлом зале, уставленном столами, Тар ни секунды не колебаясь, зашагал к нужной двери, коротко бросив Онеру:
- Я по делу. Надо.
- Надо ему, - хмыкнул себе в усы трактирщик. - Ишь ты, малявка.
Но выволакивать Тара из таверны не стал и даже больше ничего не сказал - видимо очень уж отчаянный был вид у рыжего, насквозь промокшего, мальчугана.
Как Тар и ожидал, фомор оказался в комнате. Сидел на застеленной кровати в одних штанах и возился с той самой шкатулкой. Сын ткача плотно закрыл за собой дверь, почти промаршировал к кровати, чеканя шаг, и дождавшись, пока островитянин поднимет на него недоумевающий, удивлённый взгляд, выпалил:
- Не трогай Меченого и никого не трогай, убей лучше меня.
Чувствуя, как под пристальным взором золотисто-зеленых глаз последнее мужество позорно уходит в пятки вместе с душой, Тар дрожащим голосом добавил:
- Только можно быстро? Ладно? Я...я...
Сын ткача почувствовал, как у него мелко задрожала нижняя губа, а потом рот сам по себе искривился в плаче и слёзы градом покатились по мокрым от дождя щекам. Судя по выражению лица островитянина, такого фомор точно не ожидал.
- Тише, тише. Ну что ты, - сказал он совсем не зло и даже как-то растерянно. - Чего ревешь? Иди сюда.
Тар понял, что житель Островов решил проявить милосердие и покорно подошел вплотную к фомору. В голове скакали глупые мысли "интересно, как это случится? хвост использует? или кинжал? или шею свернет, как Енек цыпленку? а больно будет?" Мальчик дернулся, когда сильные руки подхватили его подмышки... и спустя несколько секунд понял, что все еще жив и даже сидит на коленях у фомора.
- Ничего не бойся. Лучше скажи что случилось? - негромко произнес островитянин. От этих простых слов у Тара внутри как-будто лопнула натянутая струна. Он весь обмяк и внезапно, обхватив фомора за шею обеими руками, заплакал навзрыд, судорожно всхлипывая и вздрагивая всем телом. Какое-то время островитянин сидел молча, обнимая бьющегося в плаче мальчика, слегка укачивая его, словно совсем несмышленого малыша, а потом - заговорил глубоким напевным голосом. После Тар не смог вспомнить - стихи это были, или просто рассказ. Фомор говорил и перед глазами сына ткача, никогда не видевшего моря, вставала ослепительная синяя даль, по которой легко скользили корабли, гордо поднявшие треугольные белые паруса. Своевольные морские ветра увлекали их в неизведанные дали, ручные подводные звери плыли рядом с кораблями, сверкая на солнце мокрыми черными и серебристыми спинами. И море искрилось, смеялось, дробилось о деревянные борта сотнями горящих, словно самоцветы, огоньков. А корабли летели вперед, не борясь с волнами, а сливаясь с ними, становились единым целым с необъятным простором. Совершенно зачарованный Тар и плакать забыл. Застыл, закаменел на руках фомора напряженно, неподвижно, боясь пропустить хоть слово. Последние слезинки еще катились по щекам, но они - редкие, скатывающиеся с острых кончиков слипшихся от плача ресниц - были всего лишь глупыми капельками. Дождинками, которые иногда, поодиночке, ещё срываются с неба после отгремевшей грозы.
- И был попутный ветер, - просто завершил фомор, отстраняя мальчишку и всматриваясь в его зарёванное лицо. - Ну вот. Так уже лучше. А то устроил мне тут...
Сын ткача смущенно засопел и заёрзал на коленях жителя Островов. Он уже и сам понял, что "устроил". Ох, и позор же получился...
- Иди, умойся, - скомандовал фомор. - Вон, на подоконнике миска с водой стоит, видишь? Только умывайся в окно, а то весь пол зальёшь.
Тару вдруг стало необыкновенно легко и смешно от этого полушутливого "умывайся в окно". Он подскочил, бросился к миске, набрал полные горсти воды, плюхнулся животом на мокрый деревянный подоконник и старательно умылся. Потом подумал, подставил сложенные лодочкой ладони под дождь и умылся еще раз.
- Так-то лучше, - одобрил фомор по-прежнему сидящий на кровати. - Ты откуда сюда такой пришел, словно из моря вылез?
- С улицы, - быстро откликнулся Тар. - Там дождь же.
- Вижу. Что, долго под дождем стоял?
- Ага. Долго.
- Значит, вот что сделаем - снимай с себя все мокрое, вытирайся вот этой простынью и заворачивайся в одеяло. И не строй мне гримасы. Так всегда делают, когда побывают в воде. Ого! А ноги ты где так выпачкал?
- Я сейчас ноги тоже в окно вымою, - поспешно пообещал мальчик, карабкаясь на подоконник.
- Ладно. Только я тебя за плечи придержу, а то еще сам в окно усвистишь за ногами следом, - хмыкнул островитянин. И действительно придерживал, пока Тар торопливо плескал водой из миски на подсохшие грязные потеки. Потом мальчику пришлось насухо растереться простынкой и закрутиться в тонкое одеяло. И только после того, как мокрая одежда Тара была разложена на сундуке для просушки, житель Островов опустился на пол, рядом с кроватью, на которой теперь полулежал укутанный мальчишка.
- Ксэй, - улыбнулся фомор. Почему-то сын ткача сразу понял, что это - имя. И в свою очередь представился:
- Тар, - и помедлив, добавил. - Сын ткача.
- А я - сын садовника. Теперь скажи мне Тар, сын ткача, что это было такое? С чего это я вдруг должен был тебя убивать?
- Ты разве не мстить пришел? - Удивился мальчик. - Я думал - мстить. Тут... у нас, в Городах, ваших убили. Я тоже виноват. Ну то есть я не убивал. Но я стражу позвал. А ведь закон справедливости говорит, что за жизнь должна быть отдана жизнь. И я подумал, если ты возьмешь мою, то может, хотя бы в Городе Городов ничего плохого не случится. Вот я и пошел, - заключил Тар, плотнее заворачиваясь в одеяло.
- Храбрый ты, - тихо, с уважением произнес фомор. Сын ткача только глазами захлопал. Это он-то храбрый?
- Я пока сюда шёл, знаешь как трусил? - со вздохом признался он.
- Трусил, - кивнул островитянин и в его странных глазах загорелись веселые искорки. - Но ведь шёл. Легко быть смелым, когда настоящей опасности нет. А теперь, пожалуйста, наберись смелости еще разок и расскажи, хоть в общих чертах, что произошло. Я ведь только вчера оказался в Городах и ничего не знаю.
Тар глубоко вздохнул, почесал макушку, пожевал губами, оттягивая начало неприятного разговора, но фомор по имени Ксэй - сын садовника - смотрел на него очень внимательно. Пришлось рассказать.
- И когда утром все увидели, что он не вернулся в... - Тар замялся, явно подыскивая слово.
- Источник Слане.
- Что?
- Источник Слане в Белом Городе. Так называли его наши предки. Волшебная купель, исцеляющая любые раны, даже смертельные и оживляющая мертвых. - Ксэй задумчиво подпер голову рукой, глядя на Тара. - Конечно, со временем мы узнали, что это никакой не источник, а к жизни нас возвращают искусные врачеватели Справедливых. Теперь это название почти забыто. Но иногда, в старых сказках, оно еще встречается. А я в детстве любил старые сказки.
Немного помолчав, инженер уточнил:
- Значит, там, у фонтана, ты принял меня за него? Возрожденного Смотрителями?
- Да, - пунцовый от стыда Тар, опустил глаза. - Я подумал, что он...ну ожил. Как это всегда бывает. А потом увидел, что ты не такой... Вы похожи, конечно, но тот точно был старше.
Ксэй ощутил, что ему становится дурно. В голове билась единственная мысль: "Так не бывает. Так не бывает. Так не..."
- Так вот, - торопливо продолжил мальчик, - когда все увидели, что он не вернулся в источник, то очень испугались. А потом узнали, что еще несколько фоморов, в нижних Городах тоже были... тоже не вернулись. Енек рассказывал, что их закопали в землю, но я думаю, их сожгли. Они ведь не преступники, чтобы в землю зарывать, верно? Правда, в Первом Городе говорили, что дыма от погребальных огнёв не было.
- Костров, - машинально поправил Ксэй. - Или огня. Ты точно ничего не выдумал?
Тар бешено замотал головой.
- Может, если их закопали, они все-таки ожили? - Робко предположил он. - Вы ведь всегда в земле исчезаете после смерти...
- Не в земле дело, - хмуро вымолвил фомор. Внезапно уютная комната Кружки показалась ему захлопнувшейся западней. Отчаянно захотелось сию минуту выскочить прямо в окно и мчаться куда глаза глядят, только бы подальше от этой дикой земли, в которой умирают безвозвратно.
Усилием воли Ксэй подавил всколыхнувшуюся в груди волну липкого страха и тошноты. Он - разведчик. Пусть и поневоле. Раньше фоморы никогда не теряли способность к возрождению на человеческих землях. Но раньше и люди не убивали фоморов. Охотники, бывало, приходили баргестам на помощь, хотя и нечасто, но Города от века были местом безопасным. Нужно понять что изменилось...
- Тар, - Ксэй Эйев приложил все усилия, чтобы его голос не дрогнул и мысленно возблагодарил Эо Мугна за то, что ему это удалось. - Расскажи мне все еще раз. С самого начала. Постарайся ничего не упустить. Это очень важно. Мы никогда не были людям врагами и я не понимаю почему...
- Потому что я! - В голосе успокоившегося было сына ткача, снова зазвенели слезы. - Неужели непонятно?
- Ты. Конечно. А в остальных Городах - тоже ты? - Язвительно уточнил инженер. - Что - по всем улицам бегал и стражников подстрекал?
- Ой, - ойкнул Тар совершенно по-детски и прижал ладонь ко рту, но тут же добавил решительно и мрачно: - Но...но а вдруг Меченый другим рассказал?
- И что с того, даже если бы рассказал? Вряд ли каждый из нас притащил с собой по головоломке. А остальные товары - совершенно обычные. Кого может напугать раковина? Или жемчужные бусы? Нет, Тар. Думаю, дело не в тебе.
Вновь услышав о головоломке, сын ткача опустил голову. Еще в самом начале своего рассказа он расспросил Ксэя о жуткой шкатулке, а узнав, что она светится и воет, если неверно сложить цветные шары, не на шутку опечалился, помрачнел. Ведь по всему выходило, что он из-за детской игрушки обрек на смерть невиноватого. Понуро и мрачно он повторил рассказ, описав все проихошедшее так подробно, как только смог.
- Ты не причем, - мягко повторил Ксэй, угадав что творится на душе у мальчугана.
- А кто тогда? - Горько откликнулся Тар.
- Не знаю, - взгляд молодого фомора стал колючим, жестким. - Но когда узнаю...не поздоровится тому, кто все это затеял. Пожалуй, пойду-ка я, поищу Меченого. Расспрошу его подробнее. Может, он что-нибудь добавит к твоему рассказу.
- Нет, стой!
Сын ткача торопливо ухватился за плечо уже собравшегося подниматься Ксэя.
- Стража на Казарменной улице... Их же там много, - почти с мольбой прошептал он. - А ты - один.
- Я и один многих стою, - попробовал отшутиться юный инженер, но мальчик не отпускал.
- Не надо, Ксэй. Если ты будешь драться - кто-то из них погибнет. Насовсем. Мы же не воскрешаемся. А если не будешь - то ты погибнешь. И вдруг не воскресишься?
- Резонно, - кивнул фомор. - От меня-мертвого, конечно, толку будет немного, да и людям я вредить, конечно, не хочу. Но я ведь разведчик, Тар. Хотя, и не в Города меня посылали для разведки, но если здесь происходит такое, я просто обязан выяснить все, что сумею.
- А что Меченый тебе нового расскажет?! Я же все сам видел! От начала и до конца! Своими глазами!
Ксэй задумчиво замер и сын ткача, желая еще хоть ненадолго удержать фомора, выпалил первый пришедший в голову вопрос:
- Почему у того торговца из волос кровь текла?
- Потому что мы ими дышим, когда погружаемся в воду, - охотно пояснил Эйев. - Как только нырнешь с головой, так сразу начинашь дышать не носом - так и захлебнуться недолго, а с помощью волос. Поэтому мы их никогда не обрезаем, а они - никогда не отрастают больше положенной длины - вот, как у меня.
- А если волосок выдернешь, то умрешь? - Испуганно уточнил Тар.
- Нет, - Ксэй качнул головой. - Во-первых, их не так-то просто выдернуть. Во-вторых, если я потеряю волос - останется ранка, но на воздухе она сразу зарубцуется - даже боли не будет. Чуть позже - новый волос отрастет, как у ящерицы хвост. В воде один-два волоска потерять тоже не страшно. И даже больше - ничего не случится - только глубоко нырять не сможешь. А вот если волосы отсечь насухую, а потом опустить голову в воду - от внезапной и очень сильной боли скончаешься раньше, чем успел бы задохнуться. Видимо, с ним это и произошло. Да ты не бойся, - усмехнулся разведчик, заметив, как Тар с опаской покосился на сооруженную Ксэем прическу "конский хвост" - возрожденный в аккурат до визита мальчишки перетянул мешающиеся волосы тесьмой, найденной в сумке несчастного торговца. - На воздухе они совершенно теряют чувствительность. Это не больно и не опасно.
- А почему у вас всех волосы цветом, как ряска в пруду? - моментально выпалил Тар, стоило только возрожденному умолкнуть.
Ксэй честно попытался припомнить что-то из рассказов учителей, но увы. Эйев имел обыкновение пропускать мимо ушей то, что не казалось ему интересным или полезным. Юному инженеру помнилось, что цвет волос фоморов был точно связан с их способностью дышать под водой, но вот как объяснить это Тару, он не представлял.
- А почему у тебя - рыжие? - Нашелся Ксэй.
- Потому что их солнце покрасило, - серьезно ответил Тар, повторяя слова, неоднократно слышанные им от матери, и с оттенком превосходства добавил: - Я днем родился. Если волосы черные, значит появился ночью, если белые - был облачный день. Это же всем понятно. А ты когда родился?
- Понятия не имею, - сознался Ксэй. - Никогда не интересовался.
- И тебя не забрала Пыльная Ведьма? - В голосе Тара звенел ужас пополам с восхищением. Ксэй улыбнулся. О Пыльной Ведьме он никогда не слышал, но в возрасте Тара истово верил в чудище, живущее в одном из заливов Схаасша. Сын ткача нахмурился, приняв улыбку возрожденного на свой счет.
- Я Ведьму трижды видел. Честно!
- А я - ни разу. Расскажешь, какая она из себя?
- Ну... - мальчик почесал царапину на коленке. - Видел когда-нибудь, как пыль по улице столбом идет? Так вот это она и есть! Хуже всего, если она на тебя летит по пустой улице. Нужно прыгать на одной ноге и кричать когда ты родился - днем или ночью. Тогда она тебя не увидит и пролетит мимо.
- А если не кричать?
- Она дохнёт на тебя, ты заболеешь и умрешь, - убежденно заключил Тар.
- О, вот как? Тогда постараюсь с ней не встречаться, - очень серьёзно произнес Ксэй. - Мне жить ещё не надоело. Кстати, можешь не стараться, не заговаривать мне зубы - к Меченому я не пойду, не бойся.
Тар покраснел - сразу и целиком, как краснеют все рыжие - аж кончики ушей заполыхали из-под неровно остриженных волос.
- Если в Городах никого из наших не осталось, то и мне в них задерживаться не стоит, - произнес Ксэй. - Нужно пробираться к побережью.
Сын ткача аж подскочил на кровати, от внезапно пришедшей в голову идеи. Совершенно сумасшедшей, надо сказать.
- Ксэй! Я знаю безопасный путь! Я тебя проведу!
- Точно знаешь? - недоверчиво прищурился фомор.
- Точно!
Тар отчетливо вспомнил, как Енек рассказывал о безлюдной, нехоженой тропке, проходящей по краю Городов от столицы, до нижнего, Первого Города. Когда-то, очень давно, это была обычная хорошая дорога, которой доставляли камни и лес на вершину холма, возводя Города, но со временем она заросла, превратившись в узкую тропу, которой, в основном, пользовались только мальчишки. Тропа была неудобная, длинная, шла спиралью по холму мимо Городов, вместо того, чтобы вести напрямик, но она была почти-таки тайной! Для того, чтобы избежать нежеланной встречи с кем бы то ни было - лучше и не придумаешь. Захлебываясь от радости, он изложил фомору свои мысли. Возрожденный для порядка уточнил отпустят ли мальчишку родные и Тар, внутренне холодея от собственной нахальной уверенности, небрежно заявил, что отпустят. Только не сегодня, а завтра - ведь еще собраться надо в дорогу.
- В какую ещё дорогу? - Подозрительно уточнил Ксэй. - Ты быстро проводишь меня до Первого Города - и домой.
Оказалось, Тар домой не собирался. Вернее, собирался не сразу. Он припомнил, что слышал от отца рассказ про какой-то путь к побережью, который баргесты почти не охраняют.
- Все слышали, - отмахнулся возрожденный. - От рыбацкой деревушки вверх по ручью и через перелесок. Баргесты на нем специально не слишком усердствуют, иначе как бы мы с вами торговали, если нас постоянно убивали бы псы?
- А вот и нет! - Восторжествовал Тар. - Мой путь ведет мимо озера Лох-Рудрайге по склону холма Малая Сахарная Голова.
- Ладно, - сдался юный инженер. - Сахарная голова, так сахарная голова. Выступаем завтра на рассвете. Не проспишь?
- Неа, - счастливо замотал головой мальчишка.
***
Вот уже пятые сутки "Вестник" шел знакомым курсом - ровно, ходко, привычно покачиваясь на волнах. Ветер был попутным, серебристые тугие паруса выгибались навстречу восходящему солнцу, словно приветствуя его. Бриг, окутанный мерцающей водной пылью, летел прямо в алое зарево разгорающегося рассвета. Конечно же, в этот ранний час на судне никто не спал - ни рулевой, ни матросы, ни единственный пассажир...
Тонкие пальцы надавили на донышко и крышку цилиндра. Что-то щелкнуло внутри и половина серебристого тубуса медленно поднялась вверх. Внутренняя часть его была разделена на три отсека: в первом — занимавшим почти всю длину цилиндра, находился навощенный, плотно скрученный свиток, внутри которого, в самой середине, помещалась заостренная дубовая веточка. Второе отделение занимал крохотный округлый флакон с плотно прилегающей крышкой — ни капли особых драгоценных чернил не должно было пролиться, уйти впустую. В третьей полости, на кусочке шелка, покоилась искусно сделанная фибула — круглая серебряная пластинка, на которой восходящее солнце — полированный янтарь с золотым ободком и тонкими золотыми лучиками — казалось, и впрямь освещало бронзовый дуб и три острова, разместившиеся у корней Эо Мугна. Фибула была даром людям и баргестам от народа Островов, знаком миролюбивых намерений.
Дверь каюты скрипнула, вошедший сухо кашлянул. Цилиндр щелкнул вновь, скрывая свое содержимое, и Дайлас поднялся навстречу гостю.
- Мы почти у цели. Чужая земля движется нам навстречу, а море — отступает, становится всё мельче. Скоро будем бросать якорь. До берега придется добираться на лодке, - отрывисто произнес фомор.
Арк кивком поблагодарил рулевого за сведения, внутренне недоумевая — зачем Эоганну оставлять свой пост, передоверив «Вестника» своему помощнику, ведь столь незначительную весть можно было передать через любого фомора команды. Загадка эта разрешилась сама собой в тот миг, когда рулевой протянул дипломату длинную блестящую рубашку из скрепленных меж собой колечек.
- Надень, - хмуро попросил Эоганн. - Твой брат очень этого хотел.
Дайлас встряхнул кольчугу, расправляя её, и она ответила серебристым перезвоном. Несколько мгновений дипломат любовался ажурным творением мастеров-оружейников Ториниса, затем аккуратно положил кольчугу на постель.
- Если я хочу заключить мир с баргестами, я должен показать, что всецело им доверяю. Нас не должна разделять стена, сложенная из взаимных опасений и подозрений. Мне придется идти безоружным и без защиты. С собой я вправе взять только свиток с текстом договора и письменные принадлежности.
- Хоть бы нож захватил, - угрюмо пробормотал рулевой. - Баргесты звереют, стоит им только нас почуять. Если нападут сворой — хвост, конечно, не подведет, но и верная сталь не помешает.
Арк улыбнулся и отрицательно качнул головой. Эоганн всё-таки извлек кинжал из ножен и сейчас протягивал его рукоятью вперед. На его лице застыло странное выражение — сложная смесь мольбы, злости на упрямца и гордости за него же.
- Возьми, - настойчиво повторил он. - Не хочу стать вестником твоей гибели.
Время в каюте замерло на несколько секунд. Два фомора смотрели друг другу в глаза. Дайлас был непреклонен. Эоганн — считал его решение откровенно самоубийственным и не скрывал этого. Памятуя о том, что рулевой по возрасту вполне годится ему в отцы, Арк первым отвел взгляд, почтительно поклонился, как ученик, благодаривший за наставление учителя. Когда дипломат выпрямился и вновь встретился взглядом с рулевым, то понял, что победил. В глазах Эоганна стыли тоска и горечь, а рука, сжимающая рукоять, чуть заметно дрогнула. Спустя мгновение, оружие вернулось в кожаные ножны.
- Спасибо,- серьёзно поблагодарил советник королевы. - Я постараюсь вернуться.
Когда лодка царапнула плоским брюхом скрытые водой валуны, Дайлас прощально кивнул Эоганну и троим матросам, сидящим на веслах, ловко соскочил в воду, держа в одной руке обувь, а в другой - металлический цилиндр. Пошатнулся, оступившись на скользких, поросших темно-зелеными розетками водорослей, камнях, и двинулся вперед по колено в воде. Очутившись на песчаной полоске берега, он опустил сапоги, обернулся, махнул рукой. Эоганн мрачно кивнул и фоморы нехотя налегли на вёсла, оставляя советника королевы на чужой земле.
Дайлас следил за лодкой до тех пор, пока она - темное пятнышко на удивительно спокойной морской глади - не подползла к "Вестнику". Паруса были спущены, из-за чего Арку показалось, что бриг похож на чайку, сложившую крылья.
Они будут ждать - вдруг подумал дипломат. Либо меня, либо сообщения о моем воскрешении, либо вести о том, что Эо Мугна расстался с еще одним листком. Мысль скользнула - и исчезла оставив после себя усмешку. Дайлас понял - ему просто хотелось, чтобы его ждали, не смотря ни на что. На самом деле, "Вестник" будет стоять на якоре дней пять - максимум - семь. На Большом Совете рассчитали, что за это время дипломат должен справиться со своей задачей. Потом якорь поднимут, друг Эоганна - не только отличный капитан, но и неплохой филид, споет песню попутного ветра, призывая на помощь воздушную стихию и снова бриг-чайка взметнет белые крылья парусов.
Бросив прощальный взгляд на "Вестника", Дайлас повернулся к большой земле. Сразу за небольшой песчаной полосой начиналась обширная равнина, поросшая серебристой травой и низкорослым колючим кустарником. Кое-где проглядывали островки цветов - красных, темно-синих, лиловых и снежно-белых. Их удивительно сильный аромат смешивался с запахом нагретой солнцем земли, создавая странное, непривычное фомору, но не неприятное сочетание. Прибой за спиной шуршал мирно, успокаивающе, от незнакомых степных запахов почему-то клонило в сон, но Арк решительно встряхнулся и двинулся навстречу сероватой рыхлой земле, чувствуя, как осыпаются песчинки с высыхающих на воздухе ступней. Натягивать сапоги не хотелось. Арк шел босым до тех пор, пока с прискорбием не удостоверился, что в мягкой, на первый взгляд траве, притаился ползучий сорняк с длинными крепкими шипами. Пришлось обуться. Чем дальше уходил Дайлас от побережья, тем оживлённее становилась безжизненная, на первый взгляд, степь. Из-под ног с сухим треском крыльев выскакивали крупные скакунчики, небольшие серые ящерки замирали на мгновение, пытливо рассматривали путника черными глазками и тут же ныряли в траву, бескрылые тонконогие степные бегунки суетливо носились взад-вперед небольшими стайками, то и дело пронзительно покрикивая и щелкая длинными крепкими клювами - ловили разлетающихся скакунчиков. Рыхлились темными высокими горками норы злых земляных ос, а один раз совсем близко от фомора проплелся паукр - старый, покрытый сетью шрамов, весь белесый, словно выцветший под ярким солнцем. На всякий случай, Дайлас напрягся, готовый ударить хвостовым шипом, но драться не пришлось. Свирепый охотник прошествовал мимо, неуклюже переставляя восемь суставчатых лап, покрытых жесткой щетиной. Круглое опущенное брюхо задевало верхушки трав, три радужных глаза бесстрастно смотрели на тонкую полоску горизонта. Фомор проводил паукра взглядом и двинулся дальше только тогда, когда хищник отошел на приличное расстояние. Нечего искушать судьбу раньше времени, скоро ему понадобятся все силы. Скоро... Старший Арк остановился, задумчиво огляделся. Да. Это место, пожалуй, ничем не хуже любого другого.
Забавное "чирр-чирр" юрких степных бегунков стало тише и глуше, даже ослепительно-синее небо, казалось, подернулось серой дымкой. Дайлас глубоко вздохнул, сбросил с плеч зеленый плащ-накидку, оставшись в свободных штанах и инаре, перепоясанном в талии. Он надеялся, что долго ждать не придется. Баргесты не смогут не заметить оставленный им след — такой свежий и манящий, пробуждающий в них первобытную ярость, тёмное, звериное начало. Они придут.
И они пришли.
@темы: Мир, Будни демиурга, Жизнедробилка